Розенблюм Л.Я.
|
1. Дидро: "Люди перестают думать, когда перестают читать". 2. Я: " ...и тогда они начинают писать мемуары". |
Обоснование появления моих, так сказать, “мемуаров” содержится в эпиграфе. Если читателю этого недостаточно, попытаюсь еще раз.
Мне кажется, избранный мною жанр несколько отличен от принятого в тех мемуарах, которые мне довелось прочесть – я всегда, часто безуспешно, старался быть оригинальным. Для мемуарной литературы типично хронологическое описание личной жизни автора, приправленное описанием фоновых событий и характеристикой встреченых автором на жизненном пути интересных людей, коллег, друзей и врагов. Не могу оценить, были ли у меня враги. Мне кажется, не было. Я никогда не старался бороться с незначительными людьми, общение с которым было мне безынтересно, и не обижал их сверх меры. Зато было много товарищей и закадычных друзей, самобытных и умных коллег, ярких личностей. Некоторые из них ушли туда, куда мы все уйдем, не зная когда. Процесс этот неизбежен и должен в принципе восприниматься без страха, как в средние века, когда цена жизни была копейка, но при воспоминаниях об ушедших глаза предательски застилают слезы.
Поскольку многие годы я занимался асинхронными процессами, где время или часы как таковые отсутствуют, мне, по крайней мере сейчас, претит хронология. Никто не будет спорить с тем, что механизм воспроизведения анекдотов ассоциативен, а ассоциативная память не имеет ничего общего с временной последовательностью событий. Мне также кажется неинтересным говорить о моей карьере, значимость которой мне представляется не слишком высокой, особенно в последние годы, когда я испытываю обиду по поводу деградации своей личности, вызванную отрывом от друзей и коллег. Что остается? Вспоминать хохмы. Я пишу эти строки и ощущаю, что пребываю в миноре, что для меня не характерно. В мемуарах вы найдете только мажор.
Давайте обратимся к следующим посылкам силлогизма.
Вывод: если мы хотим, чтобы наши потомки знали историю, надо писать. Звучит высокопарно, но что делать?
Итак, этот сборник анекдотов я адресую тем, кого знаю и люблю. Остальные, кто не знаком с героями моих набросков, могут подставить X, Y, Z вместо реальных имен, и я надеюсь, что юмор от этого не испарится. Просто исчезнет поток ассоциаций, позволяющий связать ситуационный юмор с многосторонней личностью героя скетча. Надеюсь, читатель поймет, что я со всем основанием могу фальшиво исполнить куплет "Я люблю тебя, жизнь, и надеюсь, что это взаимно" – из песни на музыку Калмановкого, слова ... (извините, имя поэта забыл – склероз?).
Здесь приводятся только казусы, связанные с Гавриловскими школами, т.е. школами, организованными Михаилом Александровичем Гавриловым. За глаза мы называли его МАГом.
Прошу не обижаться, если я кого-то или что-то смешное запамятовал. Сообщите мне, и я внесу коррективы в следующую версию. Я все равно должен добавить то, что разматывает клубок воспоминаний.
Я благодарю всех упомянутых ниже, и в первую очередь Дмитрия Александровича Поспелова, давно понуждавшего меня к регистрации событий, которые я храню под своей черепной коробкой. Большое спасибо Валере Песчанскому, который потратил несколько дней отпуска, проведенного у дочери в Филадельфии, чтобы вымести мои описки, ошибки и неточности из текста. Каюсь, что перепутал Орфея с Морфеем. Приношу свою глубокую благодарность А.А.Шалыто, подавшего идею электронной публикации части моих записок на сайте www.softcraft.ru, создатель которого А.И. Легалов принял смелое решение укрепить автоматную проблематику моей беллетристикой и дружескими шаржами А.Х.Гиргадзе и убил кучу времени для внедрения этого решения. "Легализация" части моих мемуаров сопровождалась процессом "дематизации" текста, т.е. исключением ненормативных языковых конструкций, применение которых "за бугром" обычно считают хорошим тоном. Большое спасибо спутнице моей жизни Белле Принцевой, проявившей уйму терпения к "сказителю" на стадиях сочинительства и редактирования.
Я извинясь за то, что пытаюсь отобрать кусок хлеба у Виктора Ильича Варшавского, героя многих эпизодов, и, возможно, других авторов, которые написали, пишут или собираются писать собственные мемуары.
Я посвящаю свой труд организации под названием Division of Employment and Training, что следует скорее перевести как "Департамент по делам безработных", который предоставил мне возможность стучать на компьютере в обмен на пособие по безработице.
Леонид Яковлевич Розенблюм, беспартийная кличка Лека.
Однажды (году этак в 1974) Толя Гиоргадзе позвонил из Тбилиси и заявил, что он выезжает в Ленинград на неделю-другую и хочет нарисовать несколько акварелей старого Петербурга. Родительская квартира на Стремянной (вернее, две сугубо смежные комнаты в коммунальной квартире с более чем 20 съемщиками и одним туалетом) была летом свободна. Я загрузил холодильник и встретил Толю, который сразу завалился спать, предупредив меня, что я должен поутру разбудить его и показать места, связанные с Достоевским. Эти места были совсем рядом. Когда я приехал утром, Толя уже сидел у окна и рисовал Стремянную улицу. Я ему сказал, что эта улица скорее связана с именем Куприна и его романом Яма, чем с именем Достоевского: на Стремянной до революции (или, как сейчас говорят, переворота 1917 года) дислоцировались многочисленные публичные дома, оставив в наследство лишь кожно-венерический диспансер. Попутно замечу, что кожно-венерический диспансер Невского района имел аббревиатуру НКВД. Прошу прощения за неуместную ассоциацию и возвращаюсь к эпизоду. Толя заявил в ответ, что ему это неважно, он не настаивает на Федор Михайловиче и будет работать, не отходя от кассы (т.е. окна), и я ему не должен мешать.
Я сдалал несколько безуспешных попыток вытащить его из дома, и лишь однажды мы пошли вечером в гости, где ему была представлена весьма симпатичная дама. На даму Толя не обратил никакого внимания, и мы рано ретировались, ибо Толик должен был продолжить работу "с ранья". Приблизительно с неделю после приезда я заставил художника продемонстриовать акварель, которая, по его словам, была почти закончена. Мне его работа очень понравилась, но вдруг он схватил кисть и несколькими ударами пририсовал красную телефонную будку. Я возразил, сославшись на принципы социалистического реализма и отсутствие в Питере телефонных будок красного цвета. Он парировал немедленно, объснив что ему наплевать на социалистический реализм и что красная будка нужна ему, чтобы создать центр – прием, типичный в живописи.
Хотите верьте, хотите нет – ровно через неделю после толиного отъезда абсолютно в том самом месте, где он нарисовал будку, была установлена красная телефонная будка новой конструкции.
Раз уж речь зашла об Иссык-Куле, я должен сохранить присущую мне честность и вспомнить другую историю, случившуюся в другой наш приезд туда на очередную гавриловскую школу.
Витя Варшавский вдруг вбежал в наш шалаш, схватил меня за руку и потащил на танцплощадку. На ходу он запыханно объяснил, что увидел фантастически красивую систему (мы давно решили, что это подходящий синоним к слову "женщина" вследствие исключительной сложности объекта) и заговорил с ней. Она безусловно почувствовала интерес к нему, но все время проводит с компаньонкой, которая "ужасный крокодил". Не нахожу ничего недостойного в этом определении, для чего достаточно сослаться на лейтмотив диссертации Чернышевского – "все прекрасное превосходно в своем роде, но не все превосходное в своем роде прекрасно". Я как настоящий друг должен был вызвать огонь на себя, взяв заботу о "крокодиле", чтобы разбить эту пару. Мне пришлось подчиниться, и после короткого знакомства ( мы предствились вдвоем как Леонид Ильич, что было чистой правдой: я Леонид, а Варшавский – Виктор Ильич) мы смогли применить старинный британский прием "разделяй и властвуй". Я повел пассию по неволе прогуляться на пляж. По дороге вспомнил, как Шико сказал одной девушке в Гагре: "Твой экстерьер меня манит, твой интерьер меня пугает". В данном случае экстерьер меня совсем не манил, в связи с чем я даже не пытался проникнуть в тайны интерьера. Было темно и скучно. Чтобы как-то развеять свой тяжкий настрой, вызванный принудительным поручением, я стал говорить девушке (женщине?) какие-то хорошие слова, составившие целый монолог. Смеркалось. Мы брели по песку, я держал ее руку в своей и импровизировал вслух. Получалось гладко и неплохо, но внутри что-то свербило. Внезапно девушка резко остановилась и, скидывая халат на песок, хриплым голосом приказала: "Ложись!". Я немедленно прореагировал и лег на песок животом вниз.
До сих пор считаю это своей лучшей шуткой.
На самом берегу жемчужины Средней Азии стоял халупа, почти невидимая за ящиками с пивом. Прямо перед дверью стояло нехитрое устройство образца 15 века для жарки шашлыков на углях. Двадцатый век внес посильную инновацию, снабдив шашлычницу электрическим вентилятором. Последний экономил энергию владельца шалмана (типа "Голубой Дунай"), сбежавшего из Китая уйгура неопределенного возраста. Эта экономия была существенной, потому что уйгур работал 22 часа в сутки. Был сезон, и заказы на шашлык поступали в любое время дня и ночи. Через несколько минут вы получали отличного качества совсем недорогой шашлык и бутылку "Плиски". Пиво никто не пил, оно было настолько прокисшим, что от жары бутылки взрывались. Канонада заставляла соблюдать технику безопасности и наслаждаться прелестями жизни подальше от халупы. Глубокой ночью в течение двух часов шашлычная была закрыта на замок, и на настойчивые стуки в дверь никто не отвечал. Потребовалось некоторое время, пока мы, интеллектуалы с высшим образованием и учеными степенями, поняли, что "Голубой Дунай" закрыт на секс-час. Как хозяину удалось за отведенные ночные два часа наплодить целую уйму детей, осталось загадкой.
С Плиской связана еще одна ассоциация. В 1968 году в Ташкете состоялась международная конференция по искусственному интеллекту. Примерно на второй день после ее открытия большая толпа участников завалилась на крышу ресторана "Ташкент", где сразу же началось пиршество. Через час явился доктор Иван Кочиш из Братиславской Академии наук. Мы подозвали официантку, но опоздавший решил сам сделать себе заказ.
Он весьма неплохо говорил по-русски. На вопрос, что он будет пить, последовал ответ: "Два коньяка". Когда официантка принесла две бутылки "Плиски" по 0,5, наступила немая сцена. Видимо Иван мысленно считал рубли у себя в кармане. Насладившись затянувшийся паузой, мы объявили официантке, что все в порядке, а Ивану – что берем расходы на себя. Чувствуете разницу межде европейской и российской культурами?
Помните популярного японского писателя Кобе Абе, роман которого "Женщина в песках" был экранизирован и даже появился в "Иностранной литературе". Не стоит пересказывать фабулу этого романа. Скажу лишь непосвященным, что герой романа, кажется энтомолог, погнался за редкой бабочкой и в результате стал кавказским пленником зарытой дюнами деревни. Не забудьте, пожалуйста, это краткое введение (Флобер в "Лексиконе прописных истин" заметил, что это слово неприличное).
Так вот, мы на симпозиуме в Загульбе под Баку. Какое прелестное название – не правда ли? Оно может сравниться только с названием дачного места - Погулянка, что под Даугавпилсом в Латвии. Там я несколько лет подряд юнцом отдыхал с мамой, папой, сестрой, племянником и его няней, которая в конце концов изменила нашей семье с гарнизоном и осталась с ним жить.
Бакинцы предложили сыграть в футбол на пляже. Мы выступали объединенной командой – ленинградцы и тбилисцы. Играть было тяжело. Мяч застревал в песке. С большим трудом сборной удалось победить, кажется с перевесом в один мяч. На следуюший день бакинцы запросили реванш. Я пошел собирать игроков и, естественно, обратился и к Толику Гиоргадзе. Его ответ ошеломил меня. Он наотрез отказался, сказав: "Я вам не Кобе Абе! ".
Не знаю, каким специфичесим образом Толику Гиоргадзе удалось передать своему сыну Дато свои художественные гены. Тем более, что сын превзошел отца. По возвращении из армии Дато через несколько дней представил на суд родителей написанную маслом крупноформатную картину, на которой был изображен солдатский керзовый сапог с портянкой. Я затрудняюсь объяснить, как автору удалось выразить целую гамму армейских ощущений. Остается только вспомнить, как Матисс "кибернетически" объяснял процесс написания картины. Он говорил, что первоначально загрунтованный холст пребывает в состоянии равновесия, и когда художник наносит первый удар кистью, это равновесие нарушается. Чтобы завершить процесс, художник вынужден наносить все новые и новые мазки, пока картина (по его мнению) вновь не придет в состояние равновесия.
На симпозиуме в Терсколе на северном Кавказе, одним из немногих горнолыжных курортов в то время, собралась группа любителей слалома из Киева, Москвы и Ленинграда. Из-за желания уделить львиную часть времени катанию, время каждого доклада было ограничено 30 минутами. Это повлияло на обстановку таким образом, что любой огрех, допущенный докладчиком, вызывал немедленный огонь в виде многочисленный недоброжелательных вопросов и комментариев, так что редко кому удавалось не только завершить сообщение, но даже и довести его до середины. Игорь Сафонов, пытаясь сохранить свое реноме, отлично подготовился к своему докладу, потратив все время на изложение плана доклада. Разумно, не правда ли?
Дима Поспелов однажды обратил наше внимание на новое направление в художественной литературе, состоящее в изменении смысла фраз из хорошо известных источников, например стихов, путем введения паузы или остановки. Он продемонстрировал следующий пример из пушкинского "Пророка":
| "И он к устам моим приник и вырвал..." |
| "На севере диком стоит одиноко со ... сна" |
| "Дама сдавала в багаж диван, чемодан, саквояж, картину, корзину, картонку и маленькую..." |
Еще одна Иссык-кульская история. На первой школе обратила внимание на себя пара молодых ученых – Эрик Фирдман и Гуло Ананиашвили. Первый имел весьма близкое портретное сходство с Ульяновым, когда он подхватил бледную спирохету , второй – с Сосо того времени, когда он брал батумский банк. Ленина со Сталиным часто фотографировали, и нехватало только Маркса с Энгельсом.
Удивительно, что на второй иссык-кульской школе появился настоящий Сталин – Женя.
Он утверждал, что Сталин – это его натуральная фамилия, а вовсе не заимствованный Джугашвили псевдоним или партийная кличка. Женя работал в московской закрытой конторе, оказался замечательным человеком и выиграл школьный шахматный турнир.
Должен прервать повествование, чтобы представить еще одного героя – Володю Лазуткина, лауреата Ленинской премии по закрытой тематике. (В записных книжках Ильфа и Петрова есть эпизод о их прибытии в Севастополь для репортажа о буднях Черноморскго флота, который начинается так: "На берегу N-ского моря – мы умеем хранить военную тайну ...").
Так вот. Однажды, лежа под стареньким "Москвичем", Лазуткин вдруг сообразил, что он опаздывает на прием в Выборгский телефонный узел, и помчался туда в промасленном ватнике. Зам. Начальника, “прикинутая” дама, с улыбкой посмотрела на визитера и спросила, почему ему нужен телефон. "В силу служебной необходимости, - отвечал он. – В деле имеется ходатайство с места работы".
"Все хотят иметь телефоны", - продолжала дама. – "Но только некоторые имеют право на установку телефона вне очереди. Поэтому я хочу задать Вам несколько вопросов.".
Унтер-офицерская вдова сама себя высекла.
В бане манежа Алексеева (Виктор Ильич Алексеев - выдающийся тренер по легкой атлетике, воспитавший, в том числе, и нескольких чемпионов Олимпийских игр), куды мы часто ходили париться в сауне, Лазуткин однажды рассказывал, что побывал в Баку и был поражен, как там любят ленинградцев. Принимали его, как короля, и даже отказывались брать деньги во всех ресторанах и харчевнях, где он побывал. Мы знали о гостеприимстве бакинцев на собственном опыте, но не особенно поверили рассказу. Поддав парку, кто-то спросил, с кем он в этих учреждениях питался и поддавал. Володя отвечал, что с его старым знакомым, почти родственником. После слдедующего вопроса выяснилось, что этот друг/родственник работает начальником ОБХСС (отдел борьбы с хищениями социалистической собственности).
А ларчик просто открывался.
Я не помню, каким образом познакомились Женя Сталин и Ленинский лауреат, но они быстро сдружились. Однажды, проведя пару дней в не менее гостеприимном Таллинне (новая орфография), они вдруг обнаружили, что деньги кончились. У Лазуткина был обратный билет в Ленинград на ночной поезд, и он обещал Жене сразу по приезде выслать деньги телеграфным переводом. Оставалась одна проблема – где Жене переночевать в Таллинне. Лазуткину пришла в голову плодотворная дебютная идея. Обычно он останавливался в гостинице ЦК и знал тамошних девушек. Оставив Женю у входа в гостиницу, он подошел к стойке и поболтал с девушками, задав в конце беседы странноватый вопрос: "А вот если бы товарищ Сталин предстал перед Вами в гостинице и у него не было бы денег – пустили ли бы Вы его переночевать одну ночь бесплатно?" . Девушки подумали, что их старый клиент сильно перепил в столице (что было справедливо), но ответили утвердительно. После предъявления паспорта тов. Сталину открыли зеленый свет на одну ночь.
Пара наблюдений.
В студенческие годы нашим любимым местом на Кавказе была Гагра. Город (вернее, два слившиеся города – Старая и Новая Гагры) имел две главные магистрали на узкой полоске Колхидской низменности вдоль берега Черного моря. Одна называлась проспектом Сталина, вторая – улицей Джугашвили.
В 1960 году я впервые побывал в столице Грузии Тбилиси, куда меня в качестве поощрения командировали на всесоюзную конференцию по тяжелому машиностроению, от которого я был так же далек, как от Луны. В программу конференции входила поездка в Гори, на родину вождя. Мне никто не верит, но на триумфальной арке при входе в музей Сталина и домик, где родился Сосо, крупными буквами было выведено: “Музей И.В.Сталина им. В.И.Ленина”.
Если кто-нибудь видел портрет известного исследователя Азии Пржевальского, то, наверное, обратил внимание на его портретное сходство с Иосифом Виссарионовичем.
В городке Пржевальске на северо-западном берегу озера Иссык-Куль мы обратили внимание на продающийся в киоске Союзпечати диптих, на котором были изображены отличимые только мундирами фотопортреты генерала Пржевальского и генералиссимуса Сталина. На обратной стороне был напечатан текст, из которого следовало, что Виссарион Джугашвили, алкоголик и импотент, не мог иметь детей и что Пржевальский ровно за 9 месяцев до рождения Сосо останавливался в Гори по соседству с домиком Джугашвили.
Я купил этот раритет за 3 рубля. К сожалению, оригинал утрачен.
Зиновий Львович Рабинович по кличке Зюня, один из пионеров вычислительной техники в союзе, решил купить себе автомобиль, в основном потому, что в его отдел Институт кибернетики АН УССР пришла разнарядка. Это был “Москвичонок”. В течение первых двух лет его водительского стажа случившиеся с ним пять казусов стали достоянием научной общественности института и за его пределами.
Казус первый. Зюня был близорук, поэтому любил пристроиться за машиной, идущей в нужном направлении. Однажды, удобно пристроившись за шедшей впереди черной машиной, Зюня беззаботно рулил, радуясь, что нет нужды следить за пешеходами и светофорами, пока не был прижат мотоциклистами в гаишной форме, один из которых раздраженно зарычал на него: "Ты что - идиот? За Шелестом прешь!" (Шелест Петр Ефимович - Первый секретарь Коммунистической партии Украины).
Казус второй. Зюня переходил Крещатик и был остановлен милиционером, который достаточно мягко упрекнул пешехода, что он нарушил правила движения. Зюня, считая что он недостоин упрека, не сдержался и в доказательство своих глубоких знаний в области правил дорожного движения предъявил свои водительские права. Он тут же получил в них дырку.
Казус третий. Зюня приехал на своей машине на Ученый совет в Теремки, где провел пару часов. Когда совет закончился, кто-то из коллег предложил его подбросить на проспект Науки (ныне проспект Глушкова), и Зюня, забыв про то, что приехал на своей тачке, не отказался. По окончании рабочего дня он не обнаружил своей машины на парковке и побежал в милицию, где заявил об угоне. Машину не могли найти. Примерно через месяц Зюня снова оказался в Теремках, вышел из института, и, повинуясь стереотипу, подошел к обычному месту парковки, завел свою машину и поехал, но был через пару минут остановлен инспектором ГАИ и обвинен в попытке самоугона.
Казус четвертый. Как то раз Зюня пришел на работу и похвастался своим сотрудникам, что купил замок с секретом и повесил на двери своего гаража. Пару часов все вместе обсуждали вероятность набора нужного кода, но были прерваны появлением взбешенного заведующего соседней лабораторией ветерана войны д.т.н. Ковалевского. Глаза его полубезумно вращались и вид был ужасен – жирные пятна на одежде, грязь на лице и руках. На безмолвный вопрос, что случилось, Ковалевский прорычал, что какой-то кретин повесил на двери его гаража секретный замок, и он два часа отпиливал дужку. Остается добавить, что гаражи Ковалевского и Рабиновича были соседними.
Казус пятый. Точно знаю, что он имел место, но не могу припомнить. Может, кто-нибудь поможет?
Пара дополнительных штрихов о Зюне, но после небольшого лирического отступления.
В 1974 году в Риге состоялась грандиозная конференция по теории автоматов, собравшая сотни ученых, в том числе иностранных. Конференция проходила под эгидой ИФАК’а (IFAC) - международной федерации по автоматическому управлению, и каждому участнику выдали бейдж - бляху, на котором был изображен петух – символ федерации, было указано имя участника и разноцветными конопками отмечены языки, которыми он/она владеет. Не могу упомянуть, что конференция почему-то вызвала ажиотаж в существующих органах, потому что на нее были засланы гебешники в соотношении 1:3 к числу участников. Сужу об этом потому, что наследники Дзержинского носили такие же бейджи, но без фамилий и кнопок, что сильно помогало нам быть бдительными. Кстати замечу, что однажды на улице группа участников конференции была остановлена женщиной интеллигентного вида, которая поинтересовалась, что за симпозиум мы представляем. Указывая на петуха, кто-то ответил, что это IFAC симпозиум, на что дама резонно прореагировала по-английски "What a nice symposium!" (имя спонсора по-английски звучит так же, как и слово, которое можно услышать в любом американском фильме).
Итак, в один из вечеров группа участников направилась в шикарный ресторан в Булдури,
где Зюня, заявив что он знаток, взял на себя обязанности по заказу спиртного. К великому удивлению, нам принесли только “Рижский бальзам” из расчета 250 грамм на каждого.
Те, кто не знаком с этим продуктом, не вошедшим в любимый ассортимент Венечки Ерофеева, скажу, что несколько его капель рекомендуется использовать для подкраски водки или укрепления кофейного аромата, но не как "самостоятельный" продукт.
В скобках замечу, что "самостоятельной" одесситы называют отдельную квартиру. Пришлось пить, но больше распорядительские функции Зюне никогда не поручались.
Однажды мы с Борей Цирлиным, нашим аспирантом, приехали в Киев и выступили с докладом на семинаре Рабиновича. После доклада Зюня пригласил нас, Валеру Коваля и Виталия Литвинова домой, в новую двухкомнатную квартиру этажом выше квартиры академика Патона, его однокашника по университету. Осмотр выявил наличие биде в ванной комнате с неповоротным краном, вода из которого могла литься только вниз. Обратив внимание Зюни на эту несуразность, мы поняли, что он понятия не имеет о назначении предмета, потому что он сказал в ответ, что эта штука очень полезна для омовения ног. Планируя, сколько водки следует выставить на стол, Зюня спросил Борю, сколько граммов водки приходится на человека, имея в виду одну бутылку. Боря не совсем понял вопрос, но без запинки скромно прикинул, что нам на шестерых нужно минимум 3 бутылки. Жена Зюни, Иветта Петровна, была в отъезде, и он для приема сделал заказ в ресторане, в который вошел большой кусок копченой бастурмы. Зюня безуспешно пытался построгать его и поручил это Боре. Шмат был настроган за пару минут, и Зюне пришлось признать, что мы умеем выбирать аспирантов.
Защита докторской диссертации Зюни прошла с трудом, чуть ли не с округлением в пользу диссертанта, несмотря на его заслуги перед отечеством и вычислительной техникой. Как ни странно, причина состояла в том, что директор института Виктор Михайлович Глушков не появился на защите (в отличие от банкета в ресторане "Динамо"). Этот факт подхалимами ученого совета был интерпретирован таким образом, что академик не желает видеть Зюню в тоге профессора. На самом деле Глушков принимал какую-то иностранную делегацию. В ходе защиты Зюня, предвидя события, многократно ссылался на Глушкова. Это дало повод Науму Айзенбергу, который стенографировал защиту в юмористических тонах, сделать такую запись: "Для доказательства того факта, что я принадлежу школе Глушкова, хотелось бы указать, что страницы моей диссертации пронумерованы точно в том же порядке, что и страницы всемирно известной монографии Виктора Михайловича "Синтез цифровых автоматов".
Иностранный отдел Академии наук никогда не выпускал меня за границу, но часто поручал мне встречать, развлекать и провожать иностранных гостей. Я соглашался, стараясь выслужиться и быть поощренным хотя бы поездкой в соцстраны. Увы... Одним из гостей был бельгиец Флорин, написавший довольно примитивную книжку по логическому синтезу, почему-то переведенную на русский. Я встретил его с женой, весьма симпатичной и неуемно экзальтированной женщиной, на Московском вокзале в Питере и перетащил их тяжеленный чемодан в Октябрьскую гостиницу, что напротив вокзала. В номере они попросили меня связаться с какими-то родственниками, живущими на Кировском проспекте, и свезти их туда. Я позвонил, заказал в номер завтрак, прождал с час, пока дама разглаживала перышки, вызвал такси. Гости скромно предоставили мне возможность расплачиваться за услуги. Мы поднялись на лифте, и родственники после горячих объятий прошли в комнаты, оставив меня в прихожей. Через пару минут вышла хозяйка и протянула мне рубль, очевидно приняв меня за таксиста. Я взял эту скудную компенсацию за свои материальные и временные траты и, погорячившись, довольно сильно хлопнул дверью. Едва я приехал на работу, как позвонили из Иностранного отдела, и растерянный голос спросил меня, куда девались Флорины. Я ответил, что они уехали к родственникам. Воцарилось долгое молчание: сотрудник переговаривался с начальником по поводу инцидента, прикрывая микрофон. Наконец, меня спросили, не знаю ли я случаем, что это за родственники. В ответ я со злорадством продиктовал их адрес. До сих пор я испытываю чувство глубокой гордости за свой поступок, внесший значительный вклад в укрепление дружбы между советским и бельгийским народами.
У меня почему-то настойчиво ныл позвонок повыше лопаток, и я отправился в академическую поликлинику. По-видимому, все врачи там были блатными, потому что лечили плохо. Зато называли больных по имени-отчеству. Меня направили в рентгеновский кабинет, где молодая симпатичная докторша (или техник – не уверен) уложила меня на стол и сделала множество снимков, поворачивая меня то на бок, то на спину, то на живот. Прикосновения были нежными, как и беседа. Проявив последний снимок, рентгенолог мягко предложила: "Леонид Яковлевич, у меня есть два билета на выставку Тутанхамона в Эрмитаж. Хотите пойти?". Указав на стол, несомненно напоминавший саркофаг, я отреагировал: "А зачем идти в Эрмитаж? Давайте здесь!". Врач поперхнулась, но после небольшой паузы призналась, что ей нравится мое чувство юмора.
После рассмотрения снимков на консилиуме меня вызвала мой терапевт доктор Кузьмина и веселым голосом поведала, что у меня все в порядке. "Что в порядке?" - спросил я. - "Спина-то болит". Тогда доктор объяснила, что болит влагалище, но боль должна скоро пройти. Услышав диагноз, я пошатнулся, и Кузьмина назидательно сказала, что так называется место позвонка, к которому прикрепляется мышца, а не то, о чем я думаю. Действительно, боли вскоре прошли.
Валера и Слава записались на прием дерматолога. Им была нужна справка для бассейна.
Валера предстал перед пожилым профессором, который предложил ему снять носки и раздвинуть пальцы ног. Валера встал по стойке смирно и, собрав всю свою волю в комок и пытааясь исключительно с ее помощью раздвинуть пальцы, зарычал, как штангист во время рывка. Но ничего не получилось, и профессор уточнил, что это можно сделать пальцами руки. Выписав справку, профессор обратился к Славе. Наученный Валериным опытом, Слава стал показывать то, что нужно, зажав в кисть носок. Профессор поинтересовался славиными должностью и ученой степенью, а потом попросил убрать носок. "Пахнет", - мотивировал он свою просьбу.
Когда я рассказываю этот случай, память немедленно вызывает ассоциацию со следующим анекдотом. Больной жалуется доктору, что у него болит между пальцами. "Какими?" - вопрошает доктор, получая ответ: "Между большими пальцами ног".
Боря Цирлин рассказывал весьма поучительную историю о пребывании в Боткинских бараках по случаю гепатита. Скучая в ожидании выписки, бывалые пациенты проинструктировали новенького, ожидавшего колоноскопию, ни в коем случае не ходить в туалет до назначенной процедуры. Можно себе представить, как в результате выглядел кабинет проктолога, сам проктолог и его сестра.
Самого Борю однажды отвезли в больницу по случаю высокой температуры. В приемном покое осмотр начали с горла, прослушали легкие и сердце, пропальпировали печень и, осмотрев в трубу прямую кишку, посоветовали ехать домой, прописав антибиотик. На Борин вопрос о диагнозе последовал неожиданный ответ. Ему сказали: "У вас ОРЗ" (острое респираторное заболевание).
Этот случай напомнил анекдот о визите эрцгерцога (заменившего убитого в Сараево) в госпиталь во время Первой мировой войны. Больные были поставлены во фрунт, и визитер спросил первого в строю:
Точно так же отвечали все остальные, кроме замыкающего, с которым диалог н есколько отличался от предыдущих:
Гурфинкель рассказывал, что однажды в больницу Склифосовского привезли бабушку, выпавшую с пятого этажа дома на Ленинградском шоссе. К удивлению врачей, никаких серьезных травм не обнаружилось, и в графе “диагноз” истории болезни появилась запись: “Ушиб всей бабушки”.
Моя соседка по Стремянной улице, работавшая медсестрой в Куйбышевской больнице, рассказала два случая.
Первый. В больницу поступил больной с комплексной травмой. У него обильно текла кровь из головы и была сильно обожжена задница, прошу прощения за ненаучную терминологию. Выяснилось, что жена пострадавшего накануне вымыла унитаз бензином, а наутро больной сел на стульчак с газетой в руках и закурил. Закончив чтение, он по обыкновению бросил окурок в унитаз. Раздался сильный взрыв, и читатель ударился головой о бачок.
Второй случай. Семья купила кооперативную квартиру, и хозяин решил до переезда отциклевать полы. Стало жарко, и он разделся до трусов. В процессе заглянула жена, которая принесла нового котенка, купленного специально для новой квартиры, и убежала в гастроном. Войдя в квартиру через полчаса, она обнаружила мужа без сознания и вызвала скорую помощь. Когда санитары тащили больного в больнице по лестнице (лифты, как всегда, ремонтировались), пострадавший пришел в себя. В эту самую минуту по лестнице вниз спускался его приятель, который спросил, что случилось. Больной отвечал, что он потерял сознание во время циклевки пола, наверное потому, что его неожиданно цапнул за яйца игривый котенок. Санитары от хохота выпустили из рук носилки, и пострадавший был отправлен домой в гипсе (перелом ноги).
Не помню источника следующего эпизода, но расскажу о нем. В операционной комнате хирург готовился к несложной операции. Больному надо было удалить вросший в кожу ноготь на ноге. В результате анестезии у больного остановилось сердце, и пришлось применить дефибриллятор. От мощного разряда тело упало на пол. Его снова возложили на стол. Сердце не запускалось. Пришлось вскрыть грудную клетку и сделать открытый массаж. Наконец, появился пульс. Рентген показал, что в результате падения у больного была сломана нога. Когда больной проснулся, он увидел, что вся его грудь перебинтована и из загипсованной ноги сиротливо торчит нетронутый ноготь.
Моя карьера еще только начиналась, когда я угодил в больницу им. Ленина, причем несколько дней до этого я лежал дома с высокой температурой. Участковый врач ставила диагноз ангина. Потом вызвали знакомую доцента ГИДУВа, которая диагностировала мононуклеоз. Я пролежал там дней 30. Кололи 6 раз в день антибиотики. Особо дружеские отношения у меня возникли с молоденькой сестрой, опекавшей мое “двуногое бессилие”. Ранним утром она делала мне укол через простыню, чтобы я мог выспаться, а во время обеда разрешала мне не отвлекаться от еды, и для укола мне было достаточно лишь слегка приспустить подштанники.
У меня было много посетителей. Началось с того, что подвыпившие члены гопы (гопа - неформальное название группы, в которую входил автор) стали искать меня не в регистратуре больницы, а в морге, где служитель, пересмотрев бирки на всех трупах, заявил, что Розенблюм еще не поступал. Через неделю заболел Адам (Сергеев Эдуард Владимирович - к.т.н., доцент ЛЭТИ), и в Мечниковской больнице ему не могли поставить диагноз. Сделал это Лучник (Яковлев Владимир Борисович - д.т.н., профессор ЛЭТИ, эаслуженный деятель науки и техники Российской Федерации), справившись у меня о симптомах болезни и просмотрев анализы крови. Вооруженный знаниями и белым халатом, он пришел к Адамовскому врачу и констатировал у него ту же болезнь, которая свалила меня. Вид Лучника не вызывал сомнений – его артистизм был безупречен, и анализ крови подтвердил диагноз “специалиста”.
По два раза на неделю меня посещали мои регулировщики. Они спускали меня вниз и поднимали в палату часа через два, съев гостинцы на 20 месткомовских рублей и выпив выделенный специально для визита спирт. Я не принимал в этом никакого участия и был в состоянии только вяло поддерживать застольную беседу.
Традиция справлять старый Новый год в ресторане обернулась однажды неприятностью.
В веселом настроении я покидал ресторан “Москва” и записывал телефон понравившейся мне девушки, когда был переведен в партер хуком ее кавалера, который не остановился на достигнутом и ногой сломал мне нос. Кровь удалось остановить, но утром я чувствовал себя как слон, лишившийся хобота. Мне казалось, что на месте носа у меня возникла черная дыра. Приехавший продолжить вчерашний праздник Гарик Белявский свез меня в травматологический центр, а потом в больницу Гастелло. Дежуривший военный врач произвел репозицию (этот термин затем перекочевал в теорию асинхронных процессов), т.е. пальцами вдавил кости на место, причем их хруст разбудил другого врача, призвавшего делать это не так шумно. Ночью в операционной мне удалили гематому и запихали в нос метров 40 бикфордова шнура, как мне показалось.
Не успел я задремать, как кто-то разбудил меня. Неугомонный Гарик через визитера приглашал меня продолжить беседы в ресторане. Не могу сказать, чтобы это сильно меня привлекало, и я попытался отвергнуть предложение, сославшись на отсутствие у меня костюма, замененного в приемном покое больничной пижамой. Я недооценил ситуацию.
Разбудивший тут же заявил, что это не проблема – он снимет подходящий костюм у какого-нибудь жмурика, т.е. покойника. Оказалось, что этот человек служит в местном морге и хорошо знаком с Гариком, работавшим судебно-медицинским экспертом.
Вы обращали внимание, как дауны похожи друг на друга? Так вот, больных со сломанными носами точно так же можно принять за близнецов. Заплывшие физиономии с фиолетово-желтыми кругами под глазами делают лица, простите, скорее морды, типовыми. Я понял это ранним утром, когда брат выпил мой “Тройной” одеколон за милую душу.
Поспелов приехал к Варшавскому писать книгу. После обсуждения канвы они работали независимо, в параллель. Рабочий день длился часов по 14 с короткими перерывами для приема пищи, которую (как всегда, на высшем уровне) обеспечивала Наталья. По окончании дня, как уверяют соавторы, они принимали снотворное, в качестве которого выступала водка, причем доза была почти запредельной – до 0,8 литра на брата. Из-за рабочего азарта пробуждение было светлым, как само утро – головы были полны солнцем, как у шансонье Ива Монтана, а тела свежи, как у стайера Владимира Куца после первых 5 километров.
На телефонные звонки писатели не отвечали и никуда из дому не выходили. Мне удалось только однажды вклиниться в их уединение, но принять привычную для них дозу допинга я не смог.
После окончания книги соавторы приняли обычную дозу, но проснуться долго не могли, а потом мучились дурнотою, как алкоголики без ученых степеней.
Книга вышла из печати под титулом “Оркестр играет без дирижера”.
Месяца через два после этого события Аня Янковская, приехавшая в Москву, зашла в книжный магазин и, к своему удивлению, увидела книжку на стенде, посвященном искусству. Другой ее экземпляр был в руках одного из посетителей магазина, человека со всклокоченными кудрями и полубезумным взглядом. Листая страницы, человек неодобрительно что-то бурчал и затем бросил книжку на стенд, громко произнеся: “Варшавский и Поспелов. Я таких лабухов даже и не знаю!”.
На конференции по однородным структурам в Рязани устроители ввели новую традицию. Докладчики за полчаса до начала приглашались в оргкомитет, где им подносился стакан водки. Видимо, ко мне относились вдвойне хорошо, и вслед за водкой последовал еще стакан коньяка. Живительная влага сделала свое дело, и, начав доклад, я больше заботился об утолении жажды, чем о желании довести результаты до слушателей. С трудом ворочая языком, я все же закруглил доклад, ответил на вопросы и завалился в номере в кровать. Проспавшись, я попросил Валеру Захарова, разделявшего со мною номер, высказать свое мнение. Ответ меня озадачил. Валера сказал: “Если не было что сказать – прекрасно, если было – плоховато”.
Дима написал очередную популярную книжку об искусственном интеллекте. Она была уже сверстана, когда ему позвонил цензор и попросил срочно прийти. Приветливо поздоровавшись, цензор с места в карьер спросил: “Дмитрий Александрович, Вы еврей?”. “Никак нет”, - отвечал Дима. – “Я из поповской семьи”. “Тогда почему же Вы на первых 40 страницах книжки 27 раз упоминаете талмуд?” - последовал второй вопрос. Дима довольно пространно объяснил причины. “Хорошо”, - согласился цензор. – “Я разрешаю сослаться только 5 раз. Иначе книга издана не будет”.
Основной иностранный язык Д.А. (Д.А. - Дмитрий Александрович Поспелов) – немецкий. Поэтому перед намечавшейся поездкой в США он усиленно штудировал переведенный доклад под руководством Эрика Напельбаума. На конференции Д.А. около часа потел, читая доклад, и по окончании с облегчением утерся платком и стал спускаться со сцены вниз по ступенькам. Его пытался остановить председатель, предложивший слушателям задать вопросы. Д.А. опередил всех. Он сказал: “No questions!”.
Дима появился в Баку после поездки в США. Мы приехали встречать его в аэропорт из Загульбы с коньяком, плескавшимся в желудках. Как только подали трап, Гаврила Боголюбов взбежал по нему и стал спрашивать каждого выходящего пассажира, как чувствует себя летевший с ним профессор Поспелов. Наконец, показался он сам. Мы были поражены. Он был в приличном костюме и даже галстуке, а в руках профессор держал кожаный портфель невероятных размеров. Все бросились обнимать Диму, и последним в очереди был Боб Овсиевич. Когда объятия кончились, у Боба оказалась основная часть галстука, а на шее вновь прибывшего – только узел. Дима с трудом сдержал набежавшую слезу.
По настоящему он заплакал позже, когда его часа в три утра вытащили из постели и на ходу на лестнице стали одевать для участия в затянувшемся застолье. Оказалось, что у него было плоховато с сердцем, и он отчаянно сопротивлялся, пугая загулявших в Загульбе друзей тем, что они могут стать виновниками его смерти.
Банкет, на который кроме школьников был приглашен весь цвет академического Баку, проходил в елейном стиле. Когда слово предоставили Поспелову, он рассказал такой анекдот.
Султан идет к одной из любимых жен в гарем вместе со своим молодым и не кастрированным слугой Гаруном. Султан на этот раз не в форме, и он постоянно заставляет слугу изменить позицию, чтобы лампа лучше освещала сцену. Результат тот же. Тогда султан предоставляет свое место Гаруну, и когда он в лучшем стиле исполняет приказание хозяина, тот удовлетворенно произносит: “Вот так надо светить!”
Утром рано мы – Дима, Витя, Захаров и я – спустились в кафе гостиницы “Рига” и заказали легкий завтрак с сосисками, кофе и взбитыми сливками. Денег не собирали: по традиции расплачивался волонтер. На этот раз им оказался Витя, которой протянул официантке 25-рублевую купюру. Дима тут же сказал ей, что сдачи не надо, и лишь титаническим усилием воли Варшавскому удалось побороть предынфарктное состояние.
Мы с Варшавским приехали отдохнуть на недельку в марте месяце в Старую Гагру. Вернее, причина была несколько другая. Виктор Ильич весьма эффективно женихался со своей будущей женой Натальей, которая была там на сборах сборной вузов страны по велосипеду. Мы сняли второй этаж домика в начале Октябрьского ущелья за фантастически малую сумму и наслаждались красотами пробуждавшейся природы по утрам и дамским обществом по вечерам. На второй день хозяева пригласили нас на семейный праздник. Возвратился домой сын хозяина, малый урковатого типа лет 25, отбывший пятилетнее заключение за участие в вооруженном ограблении. Чача и вино лились до утра, и мы поздновато отправились на пляж, встретив по дороге виновника торжества. Тот уже плелся откуда-то домой, и в руках у него болтались портупея и пистолет в кобуре. Чтобы развеять недоумение, легко читавшееся на наших лицах, урка объяснил, что устроился на работу инкассатором.
Вторую историю нам поведал Боб Овсиевич. У него был приятель, который однажды пригласил знакомую девушку на дачу в Карелии, стоявшую на берегу чудесного озера. В программе дня было катание на лодке. Все шло как нельзя лучше. Девушке очень понравилась собака, которую они взяли с собой, и собака отвечала взаимностью. Это значило, что выбор был верный. Но одно обстоятельство мучило гостеприимного хозяина. Он что-то съел несвежее накануне и страдал от газов. Удержать их не было сил. Тогда приятель схватил ружье и нажал курок, намереваясь синхронизировать выстрел с “испусканием ветров”, как говорил Золя. К сожалению, ружье дало осечку, и приятель был вынужден броситься в воду и плыть к ближайшему островку, где сбросил испачканные трусы и поплыл обратно. Девушка сделала вид, что ничего не заметила. Но когда собака, последовавшая за хозяином, приплыла к лодке с трусами в пасти, терпение девушки кончилось. Прошло более года, и пара случайно встретилась в городе. Плохое быстро забывается, и приятель пригласил девушку в кино. У кавалера был насморк, и он чихнул, не успев подставить носовой платок, так что из носа повисла длинная зеленая сопля. Печальная история!
Собираясь уезжать из Гагры, мы с Варшавским купили билеты на вертолет до Адлера (билет на рейс Адлер-Ленинград был взят заранее) и пересчитали всю наличность. У нас оставалось 17 рублей 67 копеек – сумма вполне достаточная на пару часов до вертолета. Поэтому мы зашли в забегаловку на Морском вокзале Старой Гагры и заказали бутылку столового вина №6, зелени, лаваша, по куску цыпленка и кофе. Буфетчик не стал брать деньги, сказав, что мы можем расплатиться потом. Когда все перекочевало в наши желудки, мы подошли к стойке, и буфетчик, даже не воспользовавшись огромными счетами, почесал в затылке и сказал: “С вас 17 рублей 67 копеек, дорогие!”. Насладившись нашим остолбенелым молчанием и получив всю нашу наличность, он предложил нам бесплатно по пачке сигарет “Новые”, которые оказались подмоченными. Интересно то, что обычно в Абхазии счет идет на целые рубли. Какой “матерый человечище”!
За несколько дней до окончания школы под Звенигородом, проводимой Владимиром Георгиевичем Лазаревым, нам (Поспелову, Варшавскому и мне) была дана установка подготовиться к банкету и выдана соответствующая сумма. Съездив в районный центр, мы уставили один из номеров бутылками. Когда Лазарев увидел занимаемую ими площадь, он пришел в ужас. При этом оказалось, что мы должны были закупить на отведенную сумму не только алкогольные напитки, но и деликатесы. Но обратного пути не было, и Лазарев приказал убрать половину запасов. Этим мы усердно занимались все оставшееся до банкета время. Уверяю вас, что задание было выполнено.
Недавно Вадим Стефанюк напомнил мне, что после первого тоста Лазарев предоставил слово мне. Речь была лаконичной: “Я весьма часто и с удовольствием посещаю многочисленные школы, симпозиумы и конференции, но, заметьте, редко выступаю с докладами. Предлагаю выпить за научную добросовестность!”.
В поселке Мозжинка под Звенигородом, где Сталин построил после войны дачи для академиков, было несколько освобожденных покинувших этот мир академиками домиков, где обычно располагались участники Гавриловских школ.
Готовясь к предстоящему банкету, мы попросили М.А.Гаврилова заказать в распределителе, обслуживающем академиков и членов-корреспондентов, водку “Кубанскую”. Единственным мотивом выбора была старая цена этого продукта на фоне вздорожания остальных продуктов того же назначения и качества. МАГ согласился и тут же позвонил по телефону. Работница распределителя подготовилась к записи, но была страшно удивлена, когда услышала, что член-корреспондент заказал два ящика “Кубанской” и этим ограничился. Поскольку МАГ ничего не сказал о банкете, в Мозжинке распространились слухи об алкоголизме уважаемого ученого.
Однажды вечером мы возвращались в свой домик из другого, и за нами увязался пес. Устав от его тявканья, Боб Овсиевич шуганул собаку, но проходящая мимо пожилая дама укоризненно предупредила: “Милые мои, нельзя так. Ведь это брат собаки академика Цыцина!”.
Борис Львович Овсиевич сыграл большую роль в истории так называемых комаровских школ - неформального союзного семинара, просуществовашего 12 лет параллельно с гавриловскими школами. Прежде всего, он договорился со своим другом Пашкой Ковалевым, который предоставил нам возможность провести первую школу в доме его деда. Дед был послом царской России в Монголии и по-черному пил водку с императором. После революции, которая сейчас скромно именуется переворотом, он уже представлял Советы и продолжал глушить водку последовательно с Сухе-Батором и с Чойболсаном. В минуты протрезвления он переводил монгольский эпос на русский язык. После выхода на пенсию эпос издали, деда выбрали академиком по литературе и дали дом в Комарово.
Боб рассказывал многочисленные истории про своих школьных приятелей, из которых выделялись двое.
Паричко походил на красавца-гусара настолько, что на призывной комиссии его выделили и предложили выбрать род войск, к которому он хочет быть приписан. Паричко подумал и ответил, что хочет быть партизаном. Военком заметил, что партизаны бывают только во время войны, но не в мирное время, на что Паричко сказал, что он не торопится.
Гольдберг был не просто сорванцом, но хулиганом. Когда он сжег классный журнал, его выгнали из школы без права восстановления. Через две недели Гольдберг появился в школе под фамилией Бабочкин и делал круглые глаза, когда педсовет пытался разоблачить мошенника. Метрика и остальные документы свидетельствовали о том, что он не имеет ничего общего с Гольдбергом. Нелишне подчеркнуть, что Гольдберг/Бабочкин стал адвокатом.
Другой Бобовский приятель Лейкин женился на стюардессе, к которой немедленно приклеилась кличка флайбай из популярного аэрофлотовского лозунга “Fly by Aeroflot”.
Еще со школьных лет Боб дружил с Наташкой Персиянцевой, которая жила поблизости на Моховой. Однажды Боб завидел ее метров за 200 на улице Фурманова и свистом пытался остановить. Наташка не слышала, и Бобу пришлось пробежаться и объявить о себе мягким, но увесистым ударом пониже спины. Наташка обернулась и ... оказалась не Наташкой.
Коммуналка по улице Фурманова, дом 13, где жили Овсиевичи, была занесена в списки жилья, находившегося в угрожающем состоянии. Каждую неделю ЖЭК устанавливал новую подпорку для поддержки потолка. Обои рвались и однажды оголили газету, датированную 1926 годом, в которой было написано, что дом подлежит срочному расселению.
Однажды в квартиру заявился член домкома для записи жильцов в общество Красного Креста. Боб записал своего кота Максима.
Боб, Гаврила и я заканчивали написание обзора по пороговой логике, когда Боб отправился на первую Гавриловскую школу в Томск. По пути из Москвы от отправил соавторам открытку, в которой напоминал, чтобы мы вставили в обзор ссылку на какую-то работу. Мы с Гаврилой немедленно телеграфировали в Томск: “Уже вставили. Мужики”. Телеграфистка была уже готова вызвать милицию, но мы сослались на телеграфный бланк, где в графе “имя отправителя” было п редусмотрительно написано: “Мужики Л.Я.”.
На комаровской школе в Зеленогорске Боб покорил серьезного вида туристку, которая пригласила его в свою комнату, видимо с определенными намерениями. Боб, однако, появился на публике слишком быстро и, реагируя на наше удивление, признался, что девушка во время увертюры спросила его, что он чувствует, и он, подумав, чистосердечно ответил: “Похоть”.
В Цвелодубово Боря решил подшутить надо мной, когда я сказал приятелям, что прошу не беспокоить меня, пока я беседую с одной туристкой, менее серьезной, чем та, к которой Боря испытывал похоть. Боб подложил под пододеяльник моей койки кусок хлеба, раскатанный до кондиции хорошо оформленного экскремента. Примерно через два часа после нашего уединения за дверьми комнаты послышалось шушукание, переходящее во взрывы хохота. Я вынужден был проводить застеснявшуюся девушку в коридор, и тут толпа школьников во главе с Бобом ворвалась в номер. Боб театральным движением сдернул одеяло, но обнаружил там подложенный предмет в его первозданном виде. На вопрос, не зря ли я потратил свое драгоценное время, я отрицательно покачал головой. “Так как же так…”, - начал Боб, но я прервал его, сказав, что мне было удобнее использовать его койку.
Боб был экспертом по эксплуатации вычислительной машины ЭВ-80, сделанной в Вильнюсе, и был приглашен туда для обмена опытом. В поезде он познакомился с симпатичной парой, которая тоже следовала в Вильнюс и собиралась остановиться в той же гостинице, где был зарезервирован номер для Боба. К его удивлению, спутники поселились в разные номера. Боб галантно пригласил навестить его, и, почистив перышки после дороги, спутники зашли к нему. Осматривая номер, дама обратила внимание на биде в туалете, на что Боб, абсолютно незнакомый с этим аппаратом и его назначением, подтвердил его полезность. Мужчина вскоре удалился, а дама осталась и, потягивая коньяк, мягко положила руку на Бобовское плечо и спросила: “Боря, Вы действительно думаете, что эта штука нам понадобится?”...
Свадьба Бори и Иры Воронцовой проходила у Ириных родителей. Стол родственников был немедленно прижат к стенке вместе с самими родственниками. Как было сказано в программке американского спектакля “Порги и Бесс”, данного на сцене “Промки” (дворца культуры промкооперации, построенного в 30-х годах 20-го века на Каменноостровском проспекте Ленинграда), “мистер Спортинг Лайф пытался превратить пикник в оргию”. Роль мистера Лайфа на этот раз играл Витя Варшавский. Апофеозом его деятельности была раздача торта, когда он погружал руку в неразрезанный торт, лепил шар и швырял через весь стол в публику. Возможно, Витино экстремальное состояние было вызвано не столько алкогольным опьянением, сколько ложкой аквариумного мотыля, скормленной Вите моей первой женой Леной в качестве закуски. В результате теща Боба была доведена до прединфарктного состояния и со слезами в глазах причитала: “Я думала, придут ученые, а пришли хулиганы”. В конце концов она нашла в себе силы, чтобы сказать: “Надеюсь, что все было как у людей?”. “Нет. Не было яиц под майонезом”, - последовал ответ. От лаборатории мы подарили молодым мешок подарков, ассортимент которых был весьма широк. Среди них была более чем короткая ночная рубашонка для Иры, про влияние которой на семейную жизнь мы спросили у Боба после окончания “медового месячника”. Боб пожаловался, что размеры рубашки таковы, что они могут залезть в нее вдвоем. Мы остались холодны к критике, ответив, что они могут использовать этот предмет конфекциона как им нравится.
Еще один мелкий эпизод. Боб был очень дружен с художником-графиком Борей Власовым, первым мужем своей сестры Женьки. Показателем его высокого профессионализма был факт, что Власову ничего не стоило от руки скопировать билеты в кинотеатр за пару минут. Поджидая как-то Овсиевича, Власов взял с полки книгу Бурбаков “Общая топология” и что-то пририсовал на суперобложке. Когда Овсиевич пришел, Власов показал ему книгу и попросил дать почитать. “Зачем тебе она – ты ведь ничего не поймешь!”. “ Может быть”, - ответил Власов. – “Но тема очень интересна”. На обложке форзаца книжки Овсиевич прочел “Общая жопология”.
Вилен Петрович Чистов родился, как и я, в Снегиревском родильном доме Ленинграда. Поэтому не было вопроса, ехать или не ехать к нему на 50-летие. Я даже приехал на пару дней раньше.
Компания в составе Славы Горбатова, его оруженосца Гамлета, Валеры Захарова и Вили Хазацкого ехала поездом, и мы с юбиляром пошли на вокзал встречать их. Поезд подали задом наперед, так что мы потратили несколько минут в поисках нужного вагона. Все пассажиры уже вышли, и мы обратились к проводнице, прося ее вспомнить, не ехала ли в ее вагоне калоритная группа ученых. Проводница не потратила ни секунды, чтобы вычислить, о ком идет речь. Она грустно сказала, что подонки уже вышли. Оказалось, что в течение всего пути, наверняка более суток, Слава режиссировал театрализованное исполнение известной миру песни
Вот кто-то с горочки спустился,
Наверно, милый мой идет,
На нем защитна гимнастерка
Она меня с ума сведет.
Квартет пел досточно слаженно, но Славу не удовлетворяли детали. Например, после первой строчки исполнителям приписывалось всматриваться, приложив ладонь козырьком к глазам и модуляциями голоса выражать неизбежность сексуальных последствий последней строки. Импровизировать исполнителям не разрешалось. Все было строго предписано режиссером, который умолкал только в паузах для принятия напитков, которые использовались скорее для поддержания сил на репетиции, чем для поднятия духа. Теперь понятно, почему измученная перманентной репетицией и жалобами пассажиров проводница так нелестно рекомендовала квартет.
Если Витя Варшавский что-нибудь делал по хозяйству, он обязательно получал травму, обычно несущественную, за что я прозвал его травматозавром. Такой же термин следовало бы приклеить Чистову.
На конференции в Таганроге мы играли в футбол и стали свидетелем борьбы за верховой мяч между героем рассказа и одним ученым из Владивостока. Оба тела находились в апогее, когда раздался душераздирающий крик Вилена. После падения тел обнаружился ущерб на на лбу Чистова размером с пол-яблока, который соперник откусил и выплюнул. Когда кровь удалось остановить и Чистов мужественно занял более безопасное амплуа голкипера, мы со сжатыми кулаками решили проучить виновника, но сдались, когда он заявил нам, что он травмировал не нарочно и что травма могла бы быть более серьезной, если бы у него были свои, а не вставные зубы. Так или иначе, этот человек больше в нашем поле зрения не появлялся.
На гавриловской школе на Иссык-Куле Чистов, занимавшийся ранее самбо, вызвал на поединок Витю Варшавского, отдававшего предпочтение классической и вольной борьбе.
Кстати, тренер последнего классифицировал виды борьбы следующим образом: “Борьба делится на классическую, вольную и классовую. Последнее время выделилось самбо”. Пытаясь перевести Витю в партер, Вилен ударился о дерево и содрал кусок кожи с лица. Ему было зачтено поражение. Тогда он вызвал на поединок меня (я тоже занимался самбо), но мы были в разных весовых категориях (я - намного легче), и Вилен обязался завершить схватку в течение минуты. Это ему не удалось.
Гуло Ананьевич Ананиашвили – абсолютно экстраординарный человек. Доказательство? Это единственный грузин, владеющий литовским языком. Странно? Нет. Гуло учился в аспирантуре в Москве и разделял комнату в общежитии с другим аспирантом, литовцем. Зачем ему было нужно учить язык, который он не может использовать? Неверно, он под Новый год выезжает в Вильнюс и выступает там как уникум по местному телевидению. Цель оправдывает средства.
Гуло – большой знаток истории и демографии Кавказа. Однажды на школе в Загульбе под Баку он после трехчасового разговора с коренным бакинцем Фуадом морально нокаутировал его, убедив, что он вовсе не азербайджанец, в чем он и его родители были ошибочно уверены, а грузин. Видели бы вы рыдающего Фуада!
Гуло не ел свинину и на школе в Карабахе настойчиво допрашивал кухонных работников, из чего приготовлены котлеты. Они не могли ответить на этот вопрос, потому что сами не знали ответа. Им было только ясно, что котлеты обладают таким оригинальным вкусом, что их никто не ест, так что приходится перекручивать вчерашние котлеты и подавать их снова, и так до бесконечности. Гуло отказывался и от гарнира, в качестве которого всегда выступала гороховая каша. Причины он не объяснял. В результате родилась эпиграмма: “Интеллигентное Гуло совсем на школе не жрало”.
Однажды я ожидал визита Гуло у себя дома на Сердобольской. В это время зашла наша приятельница Галя Азатьян и сказала, что только что проехала мимо шикарного грузина в национальной одежде с пистонами и кинжалом. Конечно, это был Гуло. Он пришел не один, а со спутником, который не говорил ни на каком понятном языке. Точнее, он вовсе не говорил, а только ел и пил. История этого человека необычна. Он жил в деревеньке на севере Ирана, где говорили на диалекте, отдаленно напоминающем фарси. Когда юношу послали учиться в Тегеран, он стал интересоваться историей своей общины и выяснил, что предки когда-то мигрировали из Грузии. Заодно он увлекся примитивным марксизмом и начал бороться за автономию. В результате его выслали в Грузию, где Гуло приставили к нему наставником. Определили “грузоиранца” в Академию наук Грузии с весьма приличной зарплатой, превышающей Гулошную, но в результате знакомства с Грузией эпохи развитого социализма он перестал заниматься марксизмом и реэмигрировал обратно. Так вот, Гуло со своим подшефным съели обед с закуской, первым и вторым, запивая водкой и винами, затем перешли к пирожным типа эклер, съев по крайней мере штук по 10, а затем переключились на яблочный пирог размером со стол, специально приготовленный тещей.
Сладкоежки аккуратно отрезали куски площадью квадратный дециметр, которые исчезали через несколько секунд. Казалось, что гости даже не жуют. Когда две трети пирога аннигилировали, мой 12-летний сын Дима горько заплакал и плакал потом каждый раз, когда слышал в наших разговорах имя Гуло. Перед уходом Гуло вытащил из кармана и вручил мне то, что назвал подарком. В роли оного выступала расписка, из которой явствовало, что пять (5) бутылок чачи изъято из багажа авиапассажира Г.Ананиашвили, пытавшегося провезти недозволенные предметы.
Гуло обожал сласти. Любителям литературы напомню, что нельзя путать сласти со сладостями. Сладости бывают исключительно сексуальными.
Сначала вернемся к сластям. Перед самым отъездом в Штаты Эрик Фирдман поехал в Тбилиси, где Гуло пригласил его на день рождения брата. Провожая гостей, именинник вручил Гуло громадный торт в картонной упаковке. Неожиданно пошел дождь, намокшие бечевки не выдержали веса, и торт утонул в луже. Гуло охнул и начал выгребать куски руками и класть их в полиэтиленовый пакет, который приказал держать Эрику, несмотря на его протесты. “Глупый”, - приговаривал он. - “Мы отскоблим верхний слой крема, и я тебя уверяю, что ты утром пальчики оближешь”.
Теперь о сладостях.
На свердловской школе, проводившейся на турбазе “Хрустальная”, мы играли принципиальный футбольный матч с местными. Дело происходило в 30-градусный мороз, и незадолго до конца встречи Гуло вдруг завопил и убежал в дом. Победно закончив матч, мы разошлись по номерам, помылись и пошли навестить Гуло, чтобы узнать, что случилось. Нам предстала совершенно из ряда вон выходящая картина. На кровати, как на гинекологическом кресле, возлежал нагой Гуло, а Толик Гиоргадзе держал электрообогреватель на опасном расстоянии от достоинств Гуло. Мы упали от хохота. Гуло отморозил органы, потому что играл в кальсонах без трусов. Гуло же был погружен в процесс размораживания и сохранял серьезность, объяснив, что, в отличие от нас, у него пока нет детей. Метод был выбран правильно, потому что позже Гуло последовательно родил двух очаровательных девчонок.
Гуло был секретарем оргкомитета Всесоюзной конференции по искусственному интеллекту в Тбилиси и был постоянно занят. Едва конференция кончилась, как он сообщил Диме Поспелову и мне, что приглашает нас вечером к себе домой, и снова исчез из поля зрения. Число прибывших по нашей наколке много превышало ожидаемое. Поэтому Гуло помрачнел, но справился с собой, хотя только частично. Он взял обязанности тамады на себя, и все тосты его звучали одинаково, за исключением перестановки имен друзей, которых он называл. Так, если в первом тосте говорилось “Я счастлив видеть здесь наших лучших друзей Диму, Леку и т.д.”, то во втором – “Я счастлив видеть здесь наших лучших друзей Леку, Диму и т.д.”
В наш последний приезд в Тбилиси Гуло и Толик Гиоргадзе долго водили нас по городу. Толик все время порывался повести нас в ресторан, но Гуло довел нас почти до состояния голодного обморока, обещая шикарное застолье в его доме на Грозненском переулке. Действительно, мы попали за многолюдный стол с весьма сумрачными участниками. Оказалось, что это были поминки по человеку, которому Гуло сдавал первый этаж дома.
Гуло, оказалось, знал по-французски и выполнял функции переводчика в поездке группы сотрудников Института кибернетики во Францию. Там они случайно познакомились с семьей грузин, эмигрировавших из Грузии после революции. Сопровождающий их “сурок” (представитель Комитета государственной безопасности, неофициально сопровождавший делегацию советских граждан за рубеж) запретил им общаться и заявил, что их больше никогда не выпустят за границу. Едва вернувшись в Тбилиси, Гуло записался на прием в КГБ и нанес упреждающий удар, настучав, что сопровождающий дискредитировал советскую науку. На заработанные во Франции деньги Гуло удалось осуществить свою мечту. Он заказал в ателье традиционную грузинскую одежду и купил кинжал.
Диссертант В.Чапенко: “Автором найдены выражения для функций возбуждения основных типов триггеров”.
Отзыв: “Утверждение автора следует понимать в том смысле, что они были найдены им в раритетной книге Фистера 1958 года издания”.
Член Ученого совета профессор Тимофеев: “Владимир Иванович, вы тут рассказывали о методе автоматического распознавания танков. А что если объектом является телега с поднятой оглоблей? С какой вероятностью она будет принята за танк?”
Диссертант Тимохин (подумав): “Я распознаю объекты в инфрокрасном свете. Телега не излучает”.
Член Ученого совета: “Вы тут говорили о внедрении ваших результатов в мелиорации. Расскажите, пожалуйста, подробнее”.
Диссертант Гера Адельсон-Вельский: “Собственно, речь идет не о мелиорации, а скорее об орошении. Пришли ко мне какие-то люди из Туркмении. Спросили, как поливать. Я обещал подумать. Придумал. Эти люди пришли назавтра, я им все рассказал, и они ушли”.
Эпиграф диссертации А.А.Вишневского: “Юбилею Ленинского комсомола посвящаю”.
Отзыв на диссертацию В.Копыленко: “Часто используемое автором словосочетание ‘безызбыточная реализация’ неудачно и, возможно, заимствовано от хоккейных комментаторов, использующих избыточное понятие ‘численное большинство’”.
Телеграмма после защиты: “Спасибо. Защитил с численным большинством 13:0”.
Член Ученого совета профессор Тимофеев: “Скажите, пожалуйста, знакомы ли Вы с результатами супругов де Дезире, опубликованными в Париже в 1882 году? Мне кажется, большая часть их результатов перекрывает ваши”.
Диссертант Я.Новосельцев: “Я никогда не видел этой работы и даже не слышал о ней”.
Профессор Тимофеев: “А следовало бы!”
Цитата из диссертации Харри Тани: “ ... в этом случае граф обращается в пустой – см. рис. на стр. 46”. На этой странице была только подпись: “Пустой граф”.
Из заявления, поданного на матмех ЛГУ: “Прошу принять меня в оспирантуру”.
Резолюция ректора А.Д.Александрова: “Атказать!”
Из характеристики, выданной для защиты: “Иногда вызывает на себя антисемитские поступки”.
Дима Поспелов обнаружил в Новосибирске улочку, круто спускающуюся к Оби. Ее название: “Коммунистический тупик”.
На Петроградской стороне в Ленинграде была тихая улочка под названием улица Эдисона. Широко развернутая кампания под лозунгом “Россия – родина слонов” заменила Эдисона на Яблочкова. Светлее от этого улочка не стала.
“Некоторые обобщения многозначной логики на двузначный случай”. Tезисы представлены мною на конференцию по многозначным логикам в Ужгороде и приняты оргкомитетом.
“Вопросы моделирования искуственного интеллекта естественным”. Тема рекомендована мною Володе Перекресту, который очень хотел поехать на конференцию по искусственному интеллекту в Тбилиси.
Келдыш – яичница из двух яиц с сосиской в столовой Президиума Академии наук
Корабельные булевы функции – булевы функции, используемые для описания функционирования корабельных устройств автоматики
Люмпен-кандидат - молодой ученый в должности младшего научного сотрудника (кандидата наук) с окладом 175 рублей, выплачивающий алименты
Нехайвей – антоним к слову хайвей (highway - автострада)
Общее собрание Академии наук – встреча академиков с учеными
Популизатор – член общества по распространению знаний
Травматозавр – человек, обычно получающий травму, делая что-нибудь по хозяйству
Сперматозавр – сексуальный бандит
Член-кореш – приятель, состоящий член-корреспондентом Академии
Член-корочки – удостоверение члена-корреспондента Академии
У Димы Поспелова был аспирант из Югославии по имени Живко Тошич. Защитив диссертацию, он уехал в свой родной Ниш и исчез из поля нашего зрения. Как-то раз на семинаре кто-то вспомнил один его результат, но затруднялся воспроизвести фамилию автора. После некоторой паузы он вспомнил: “Жопко Писич”.
Если Витя Перчук может считаться приемным отцом термина корабельные булевы функции, то Анатолию Абрамовичу Шалыто безусловно принадлежит пальма первенства в исследовании их подкласса – бесповторных функций. С присущими ему экспансивными эскападами Толя нападал на всех, доказывая, что именно бесповторные функции чаще всего встречаются на практике. Практика его была неразрывно связана с судпромовским объединением “Аврора”. Одним из объектов Толиного фронта однажды оказался Николай Геогиевич Болдырев. Хватая Болдырева за рукав, Толя голосом, не терпящим возражений, доказывал свой тезис, пока это не надоело Болдыреву, который, как обычно, заглатывая свою выпавшую челюсть, не спросил его: “А как по-вашему, раз в год - это часто?”
Надпись на экземпляре нашей монографии по апериодическим автоматам, подаренной Толе, гласила:
Эту книгу в день защиты
Дарим мы А.А. Шалыте.
Мы уверены – Шалыто
Будет очень знаменито!
Пророчество сбылось...
Попутно спрошу у ученых, сколько стоит кандидатская диссертация? Не угадаете! Когда вследствие аварии на станции метро “Площадь Мужества” рухнули стены стоявшего неподалеку одного из зданий “Авроры”, то Толя лишился единственного экземпляра рукописи диссертации, запертой в ящике стола, хорошо видимого снаружи ввиду отсутствия стены. Толя полез бы достать плоды своего кропотливого труда, но милиция никого не подпускала к остаткам здания. Один из членов рабочего патруля спросил Толю, о чем он грустит. Узнав причину, он рискуя жизнью, достал рукопись. На вопрос Толи: "Что с меня?", рабочий сильно удивился и сказал: "Дай на маленькую!". Он с удовольствием спас бы все рукописи, не повышая цены.
Лично я хочу выразить Толе сердечную признательность за то, что в своей последней на настоящий момент книге он золотыми гвоздями прибил мое имя к роскошному зданию Науки, назвав одну из моих формул разложением Розенблюма. Специалисты могут понять, что такое разложение, но для остальных это звучит двусмысленно. Разложение кого и где?
Побывав на северном Кавказе, Толя привез оттуда мне в подарок ставшую настольной книгу “Об оценке производительности быков”, в которой я нашел интереснейший факт. Оказывается, время эрекции элитных быков при подходе к станку, имитирующему коровий зад, равно нулю!
Я знаю всего двух человек, которые обожают херес, открытый наполеоновскими офицерами в Испании – Диму Поспелова и Мишу Мельникова. Впрочем, вру. Тема хереса (на Курском вокзале) нашла достойное отражение в Венечкином опусе “Москва-Петушки”. Мельников утверждал, что херес обладает редким качеством: балда сохраняется дольше, чем после принятия любого другого напитка.
Впрочем, Миша был экспериментатором. Однажды он провел несколько дней своей командировки у изголовья моей кровати, где я лежал, простреленный радикулитом. Этот был особенным. Через каждую минуту при попытке смены положения беспомощного тела его вздыбливало, как будто включался рубильник на 220 вольт. Миша пытался вытащить меня из плачевного состояния десятком алкогольных напитков, что помогало, но не надолго. Пытаясь найти лекарство для меня методом перебора, он остановился в результате на коктейле, состоящем наполовину из дешевого кубинского рома и кефира в равных пропорциях. Зажмурив нос, я принял адскую смесь большими глотками. Реакция страдающего болью организма от введения этого зелья не имела никаких особенностей. Зато после выздоровления, наступившего после отъезда Миши в свой родной Новочеркасск, я приобрел другую болезнь, я бы сказал психического свойства. Стоило мне выпить стакан кефира, как я ощущал во рту специфический вкус рома.
Не могу также не вспомнить в связи с описанной выше плачевной ситуацией, что Миша также придумал оригинальную транспортную систему для доставки моего тела в туалет. Я с криками, матом и стенаниями сбросил свое тело на подтащенный к кровати ковер, на котором Миша транспортировал мое бренное тело в туалет. Не буду рассказывать, сколько времени потребовалось для восхождения на унитаз и на обратную дорогу. Не стоит останавливаться на интимных подробностях.
Некий А.А.Вишневский из Новосибирска опубликовал статью, во введении которой было написано: “Настоящая работа является прямым воплощением в кибернетику идей академиков А.И.Мальцева и В.М.Глушкова”. Естественно, такую статью нельзя было не опубликовать, несмотря на наличествующие перлы типа: “Вектор Z является скалярной величиной”.
Но жемчужиной статьи была теорема, которую здесь я умышленно упрощаю, сохранив, однако, плодотворную дебютную идею доказательства.
Теорема
(x + y)z = x2 + 2xy + y2
Доказательство. Справедливо при z = 2.
Согласно известному анекдоту, Бог распределял достоинства среди представителей различных наций, благославив желание немцев быть самыми пунктуальными, французов – самими любвеобильными, американцев – самыми деловыми и т.д. Когда очередь дошла до евреев, они его попросили быть самой умной нацией. Бог чертыхнулся, но согласился с одним условием – пусть каждый сотый из евреев будет полным дураком.
На какой-то из Гавриловских школ появился рыжий малый, которого невзлюбили все, в том числе и семиты. Его сразу окрестили Сотым. Более того, перед его докладом мы установили приз на лучший убийственный вопрос докладчику. Едва Сотый начал доклад словами “Целый ряд устройств ...”, как он был прерван Борей Овсиевичем, который спросил: “Не можете ли Вы уточнить, какой ряд Вы называете целым?”
Академик АН Латвйской ССР Якубайтис делал доклад в США на английском и по ходу доклада ввел понятие обобщенного состояния автомата, которое назвал united state. Затем ему понадобилось расщепить подмножество обощенных состояний, и он заявил: “And now our goal is to destroy the United States” (что буквально значит: “Наша цель теперь – уничтожить Соединенные штаты”). Зал раскололся от хохота.
На школе в Плявинясе ученик МАГа Володя Копыленко делал многочасовой доклад, в котором было масса неточностей и дырок, что вызывало ожесточенные вопросы аудитории. Это мешало автору продвинуться вперед, и дело дошло до того, что МАГ даже запретил своим сотрудникам задавать вопросы. На заключительном банкете Копыленко поблагодарил за критику и сказал: “Вы почти потопили меня, но я выплыл”. Последовала реплика Якубайтиса: “Выпьем за то, что не тонет”.
Не помню, какой праздник отмечался в квартире Варшавского на улице Рашетова, но хорошо помню, что народу собралось столько, что было невозможно пробиться в совмещенный туалет. Пытаясь найти выход из положения, я выгнал всех с балкона и немедленно приступил к делу, любуясь совершенством окрашенной золотом параболы на фоне роскошных дубов и переводя взгляд сверху, с высоты пятого этажа, вниз. В середине параболы я неожиданно наткнулся на острый взгляд женщины, стоявшей на одном из соседних балконов на уровне второго этажа и сканирующей мою струю снизу верх. Наши взгляды сверкнули, как обнаженные шпаги, и женщина мягким голосом скорее попросила, чем потребовала: “Прекратите, пожалуйста”, на что я твердо ответил отрицательно: “Простите, но я не могу”.
Помню празднование Нового года в одном доме на 5-й Советской, где я, будучи студентом, познакомился с весьма интересной девушкой, про которую мне сказали, что в Питере ее называют “мисс Интурист”. Наверное я тоже понравился ей, потому что часов в 8 утра она собралась уходить и попросила меня проводить ее. Была отличная погода. Мягко кружил снежок. Я хотел было поймать такси, но она отговорила меня, предложив пройтись пешком до “Астории”, где у нее был служебный номер. Разговор не утихал, и казалось, что мы давно знаем друг друга и расставаться вообще нет смысла. Девушка пригласила меня на чашечку кофе и нажала звонок служебного входа. Как назло, я в этот момент почувствовал столь настойчивый позыв моего мочевого пузыря, что вынужден был удалиться на некоторое время. Девушка, не понимая причин моего исчезновения, звала меня, но я был не в силах остановить процесс. Больше мы никогда не виделись.
Боря Овсиевич хвастался, что он - единственный человек на земле, умудрившийся окропить золотой струей министра иностранных дел республики Чад. В студенческие годы Боб с несколькими сокурсниками, среди которых был студент из Африки, летом поехал в Крым. В первый же вечер компания изрядно поддала и не заметила, что чернокожий компаньон вышел на двор. Через некоторое время решил посмотреть на луну и Боб. Поливая корни дерева, он заметил, что под ним шевелится что-то темное, слившееся с чернотой ночи. Окропленный предмет через несколько лет после окончания института стал министром иностранных дел республики Чад.
Собравшись дома у Варшавского в связи с приездом румынского коллеги Констатинеску, мы долго инструктировали его, как пить спирт – выдохнуть, выпить стакан, запить водой и только потом дышать. Гость терпеливо выслушал наставление, а затем медленно выцедил содержимое стакана сквозь зубы.
Мы с Бобом перевели три книжки с английского в издательстве “Мир”. Этот род деятельности назывался переводом с английского на сберкнижку.
Когда “бывшая” (такая терминология использовалась для ссылки на бывшую жену) подала в издательство иск о взыскании алиментов, выяснилось, что существует Постановление Пленума Верховного суда СССР о том, что если гонорар автору выплачен за деятельность, непосредственно не связанную с основной работой, то он не облагается алиментами. Я сообщил эту весть юрисконсульту издательства по телефону. В разговоре выяснилось, что оплата исполнительных листов занимает большую части ее рабочего времени. Поскольку сумма всех алементов, взысканных юристом, могла быть взыскана обиженными алиментщиками с нее самой, дама перешла в состояние, близкое к предынфарктному. Однако она преодолела предательскую слабость и дозвонилась до народного судьи, которая только что взыскала у какого-то академика кругленькую сумму по такому же иску. Когда судья ознакомилась с текстом Постановления, ей тоже сильно поплохело. Возникает подозрение, что инфаркт, вообще говоря, является не свидетельством ишемической болезни, а скорее платой за отсутствие профессионализма. Слух о том, что я выиграл алиментное дело, облетел всю страну. Я узнал об этом вовсе не из газет, а от людей науки, настойчиво запрашивавших копии текста удивительного закона в письмах. Чтобы не повредить своей репутации, должен сообщить читателю, что не всякие алименты используются “бывшими” по назначению.
Приведу по памяти цитаты из наставлений по использованию предметов обихода, удачно переведенных на русский. Инструкция по использованию костюма из дралона рекомендовала следующий метод стирки: “Не рвать и метать, а вешать его мокрокапающим”, а инструкция по использованию автоматического зонтика “Три слона” – “Осторожно вкладывая кончики, тащить до упора”.
Валера Песчанский и Слава Мараховский, или Большой и Малый Крокодилы, как мы их называли, подготовили доклад для гавриловской школы в Карабахе (Крым), посвященный методу решения задачи о синхронизации цепи стрелков. Для иллюстрации метода они нарисовали большой плакат, в котором состояния автоматов были обозначены цветными кружками и треугольниками. В ходе доклада они апелировали, в основном, к МАГу, обращая внимание на переходы из красного в зеленый, из зеленого в желтый и т.д. МАГ кивал. После доклада выяснилось, что МАГ - дальтоник.
Однажды я столкнулся с Колей Ивановым, молодым сотрудником ЛОЦЭМИ, на только что введенной в эксплуатацию второй станции “Технологический институт”, где он растерянно изучал цветные указатели. Я спросил его: “Ты что, дальтонизмом занимаешься?”
На конференции в новосибирском академгородке во время перерыва Марик Карповский подошел к Олегу Борисовичу Лупанову и задал ему вопрос о том, влияет ли число изменений значений булевой функции от набора к набору на ее сложность. Лупанов, внешне напоминавший батьку Махно, закрыл глаза и начал чесать затылок. Минуты через четыре он вымолвил: “Понятно!”, резко повернулся и ушел, оставив Маркушу в полном недоумении. Я был свидетелем.
Эдик Попов привез в Новосибирск свою систему искусственного интеллекта “Поэт”, про которую рассказал на семинаре и продемонстрировал, как она работает. Один из “неверующих” тут же попросил автора задать системе такой вопрос: “Сколько в Новосибирске котов?” Эдик ввел текст в систему, которая ответила: “Котов Вадим Евгеньевич – один”.
Я как-то приехал в Академгородок с поручением своих сослуживцев купить валенки, виденные кем-то в местном универмаге. Я взял три пары нужных размеров и пошел платить в кассу, но тут же был остановлен продавцом, которая потребовала предъявить ксиву. Валенки отпускались только инвалидам, к которым я мог бы быть легко причислен как идиот. Но соответствующей ксивы у меня не было.
Глушковский институт кибернетики получал финансирование от многих организаций, в том числе от Военно-морского флота. Одна из встреч участников разработки крупного проекта, представителей заказчика и экспертов состоялась в Каневе, на родине Шевченко. На высоком берегу Днепра стояла усадьбы Кобзаря, полностью реставрированная после войны. Считалось, что усадьба была подожжена немцами. Но экскурсовод развеяла это всеобщее заблуждение, сказав, что при освобождении Украины от немецко-фашистских захватчиков наши прямой наводкой снесли усадьбу на стратегическом холме.
Приехав в Киев за день до начала встречи, Дима Поспелов и я посетили институт кибернетики, поговорили с Капитоновой, Летичевским, Рабиновичем, Ковалем и Чайкой, переночевали в гостинице и утром рано перед рейсом Киев-Канев на “Ракете” зашли в ресторан на берегу Днепра, где позавтракали и выпили на дорожку. Настроение было мирное, и мы не предполагали, что скоро нагрянут тучи.
Позади салона была стойка, где подавали напитки и пиво. Мы остановились на пиве, попросив дать легкую закуску, которой не оказалось. Бармен предложил нам яйца, и мы согласились. Из шести поданных яиц мы осилили только два, но поскольку за все уже было уплачено, мы не нашли ничего лучшего, как швырять оставшиеся в салон, выкрикивая имя получателя. Помню, что одним из них был Володя Лазарев. Когда яйца кончились, мы пошли на палубу полюбоваться на Днепр, но застряли у трапа. Чуден Днепр при тихой погоде.Толстенная официантка попросила пройти, и тут Дима с неожиданной ловкостью сгреб ее и перенес на свободное место. Официантка не сопротивлялась, но произнесла что-то неодобрительное. Вкусив красоты природы, мы возвратились на свои места и уснули.
Когда “Ракета” пришвартовалась к пристани в Каневе, нас неожиданно препроводили в отделение речной милиции. Выяснив наши личности, майор милиции предложил заполнить подписки о невыезде. Мы пытались выяснить, в чем нас обвиняют, но майор ответил, что следствие еще не закончилось и что он нас вызовет позже, а пока что мы свободны. Совершенно обалдевшие, мы поселились в гостиницу и безрадостно ожидали экзекуции.
Через два дня майор сказал, что нас обвиняют в хулиганстве, выразившемся в том, что мы бросали яйцами в члена ЦК итальянской компартии, которого сопровождал член ЦК КПУ (Центральный комитет Коммунистической партии Украины). Этот последний член инициировал обвинение через прокурора Винницкой области. Дело обещало быть серьезным, потому что свидетелями обвинения стали бармен и официантка. Они утверждали, что к моменту посадки в “Ракету” мы оба были уже сильно интоксицированы и во время рейса продолжали пить и хулиганить, не останавливаясь. Официантка свидетельствовала также, что она видела нас пьяными уже в течение недели, полагая, что мы киевляне. Мы указали майору на то, что приехали только накануне, но он отвечал, что понимает абсурдность дела, но бессилен помочь нам из-за давления прокурора области.
На следующий день приехал Виктор Михайлович Глушков, который тоже был членом ЦК КПУ и фигурой более заметной, чем его безвестный сочлен, и после его вмешательства дело было прекращено.
Дима настолько сильно перенервничал, особенно в связи с тем, что он только что перешел из МЭИ на работу в ВЦ АН СССР, что тут же уехал из негостеприимной на этот раз Украины.
Больше мы яйцами никогда не бросались, учитывая, что не все наши друзья способны ловить их, а многие страны имеют аж по две компартии.
Один из таллинцев, Томас П. Плакс, на конференции в Академгородке рискнул пройтись по травке к пляжу на берегу Оби, не взирая на вывешенные повсюду плакаты об опасности заражения энцефалитом от клещей. Через час он в местной больнице уже просил вытащить клеща из ноги и сделать прививку против энцефалита. Клеща удалили, но прививку делать отказались, ссылаясь на то, что гамма глобулин есть для местных детей, но не для приезжих дядей. Инкубационный период, сказали они, составляет 1-7 дней. Перепуганный эст помчался в аэропорт, но билетов в Таллинн не было, и он вынужден был лететь с нами в Питер, где я отвез его на Витебский вокзал. По-видимому, страх его не повлиял на аппетит, и он умудрился опоздать на поезд, позвонил мне и мертвенным голосом сообщил новость. Утром следующего дня после ночевки у меня дома я вновь отвез Томаса на вокзал, и вечером повеселевшая жертва сообщила мне по телефону, что в Таллинне гамма глобулин для него нашелся.
Второй клещ, homo sapiens, по фамилии Клещов, о котором хочется рассказать, переселился из Ленинграда во Владивосток, где надолго застрял в Институте автоматики Дальневосточного научного центра АН СССР, испортив жизнь многих сотрудников потоками кляуз. Когда как-то речь зашла о нем, я порадовал аудиторию сообщением о том, что Клещов до приезда во Владивосток носил другую фамилию. “Какую?” - спросили меня. Я ответил: “Клещев-Энцефалитный”.
Алик Летичевский допивал кофе в столовой турбазы в Плявинясе во время Гавриловской школы, когда что-то твердое ударило по его губам. Алик растерялся и, с трудом сдерживая крик, вызвал повара. Повар поковырялся в чашке и без изменения выражения на лице вытащил оттуда сваренное без скорлупы яйцо, присовокупив, что добавление оного в кофейное ведро с целью экономии привозного продукта даже улучшает вкусовые качества кофе и что он огорчен, что яйцо не было выловлено из бадьи до разлива.
Юля Капитонова с соавторами в одной из своих книг предложила именовать логические элементы И. ИЛИ и НЕ соответственно иторами, илиторами и неторами. Жаль, что это предложение по непонятным причинам не нашло широкого применения, как и предпринятая значительно раньше попытка модернизировать русскую орфографию заменой правописания слова заяц на заец.
Впрочем, историографы Нобелевской премии давно уже установили факт, что эти премии часто присуждаются не за сами инновации, а за удачные термины, приклеенные к чужим или повторенным результатам.
Помню, что читал на английском языке какой-то роман болгарского автора, в котором герой заявляет, что выиграл Нобелевскую премию, а затем уточняет, что выиграл ее в карты у Нобелевского лауреата.
Инна Воклер в недавнем телефонном разговоре напомнила мне историю об одной из школ в Мозжинке, где на 38-й даче мы в свободное время вынуждены были глушить ликер, потому что других напитков поблизости не было. В конце концов, я решительно отказался от продолжения, заявив, что не могу больше, потому что и так приклеился к стулу. На призывы пройти прогуляться по улице я тоже решительно отказался, мотивируя это холодами и отсутствием подходящей одежды. Все же меня заставили подчиниться, и я одел на себя все что мог, но вышел на улицу в тапочках.
Девочки из ИПУ привезли на дачу кулек отличного кофе, но забыли прихватить кофемолку. Пришлось использовать утюг, удары которого могли привести к уничтожению дачи.
Странновато вел себя Гера Адельсон-Вельский – приходя на 38-ю дачу, он без промедления приглашал кого-нибудь из девушек потанцевать.
По поводу появления Инны Володя Лазарев заявил, что не стоит пускать на школу детей. Обидевшись, Инна для морального убиения Лазарева сочинила стихи, которые прочла на банкете. По-видимому, адресат не понял юмора и решил, что Инна в него просто влюблена, что породило между ними в дальнейшем сложные отношения.
Я люблю выпить с друзьями, но не считаю себя алкоголиком хотя бы потому, что чувствую порог и при сильном поддатии валюсь спать. Рекомендую вам следовать моей тактике, но с оговорками. Старайтесь не ложиться в девичьи койки. До определенного момента я не знал этого, и после перехода в предпороговое состояние рухнул в койку Сони Котляр на 38-й даче, где меня компания и оставила до прихода в приемлемое состояние. Видимо, запах женского духа привел меня перед пробуждением в лирическое состояние, и я обнял предмет, источавший тепло. В тот же миг все обитатели комнаты проснулись от моего истошного крика: я обнял раскаленную батарею парового отопления. Когда все снова заснули, в номер вернулась Нина Абрамова, которая, не заметив присутствие внештатного мужчины в моем печальном образе, начала раздеваться, развешивая части своего туалета на стулья. Когда она обнажилась полностью, взгляд ее скользнул по мне, и раздался высокочастотный разрывающий душу визг.
Наутро в номер постучался Чистов. Он сказал, что собирается бить мне морду за какие-то мои неблаговидные деяния, виденные им во сне. Какие – осталось тайной, ибо Вилен не помнил деталей.
Не помню уже, сколько лет знаю Аню Янковскую. Она меня не раз удивляла своими результатами, но более всего – когда приехала в Таганрог на защиту своей диссертации.
За неделю до приезда она родила ребенка и оставила его на попечении мужа в Томске. В то время в Таганроге была большая конференция по однородным структурам, так что мы пересеклись, как говорится. Естественно, при встрече я задал вопрос, как обстоят дела, имея в виду предстоящую защиту. Ответ был неожиданным для меня: Аня пожаловалась, что от приливов молока у нее болит грудь.
Аня Толмачева жила в Риге, и на банкете по случаю окончания международного конгресса время от времени просила меня потанцевать с ней. Больше всего ей хотелось продемонстрировать публике бальное платье, сшитое накануне ее бабушкой. Поскольку веселие за столом еще далеко не кончилось, мне пришла в голову идея поручить ее иностранным танцорам. До банкета мне пришлось довольно много разговаривать с французами из Тулузы, занимавшимися близкими проблемами. На этом пути были серьезные препятствия. Я не говорил по-французски, а они не говорили по-английски. В результате я использовал английские термины, заменяя произношение окончаний tion с “шн” на “сьон”. Пока дело касалось формул и схем, мы понимали друг друга. Подведя Аню к столу французов, я испытал языковые затруднения в полной мере и не помню уже как попросил их шефа потанцевать с дамой. Он это сделал с видимым удовольствием и после танца привел Аню за наш столик. Потом Аня попросила меня повторить процедуру. На этот раз француз, отведя меня в сторону, сунул мне в ладонь бумажку, на которой был написан номер его номера. Судя по всему, он определил, что я совмещаю две профессии, одна из которых – теория автоматов, а вторая – сутенерство. Он ошибся.
Рассказывая эту историю, я припомнил, что моя однокурсница Юля Лутовинова как-то спросила меня, какая разница между сутенером и альфонсом. Я терпеливо объяснил ей, что сутенер – это мужчина, живущий на деньги, зарабатываемые проституткой, а альфонс – на деньги женщины. “Не вижу разницы”, – сказала Юля.
Серебряная свадьба Вили и Рабии Хазацких. Помню это событие в подробностях. Помню, что целый месяц после этого события в голове у меня все время вертелся мотивчик “Обручальное кольцо – не простое украшенье, двух сердец одно решенье - обручальное кольцо”, который джаз-банд (представляете масштаб празднества!) прокрутил раз этак десять. Так вот. Старынкевич, Варшавский и я сидели рядом, и Витя, взявший на себя обязанности тамады, призвал многочисленную публику к порядку и начал откручивать пробку шампанского. Неожиданно бутылка взорвалась и лишила оратора дара речи. Пришлось нам с Диком взять Витькины обязанности на себя.
Заслуживает внимания еще одна деталь. Ленинградская делегация не привезла с собой подарка. Надо объяснить причину этого казуса. Было потрачено много сил и средств на попытки купить в подарок хрусталь (точнее, две хрустальных вазы), которого в семье Хазацких отроду не было, как и в магазинах в то время. Мы уехали в Москву заранее, а моя жена Тамара должна была приехать в день свадьбы, но неожиданно заболела, так что пришлось занудно объяснять Рае, что подарок будет доставлен позже. На следующей неделе Виля приехал в Ленинград, и ему в квартире Варшавских был торжественно вручен запоздалый подарок. Вручение сопровождалось возлияниями, и мы вынуждены были ловить на улице такси, чтобы Виля успел на “Стрелу”. Он сел рядом с водителем, а пакет положил на заднее сидение. Рано утром следующего дня раздался телефонный звонок, и слабый Вилин голос спросил, не оставил ли он хрусталь у Вити. Последовала тягостная пауза…
Не имею понятия, как Виля объяснял Раечке, что случилось, но мы долгое время чувствовали себя не в своей тарелке…
Можете представить себе температуру около 50 градусов Цельсия с пронзительным ветром. Выйдя на улицу из дверей гостиницы “Большой Урал” в Свердловске, мы были вынуждены передвигаться перебежками от одного магазина к другому, чтобы иметь возможность отогреться. В одном из них на нас смотрел с хитринкой Василий Иванович, заключенный в золоченую раму размером 2х3 м. Стоимость Чапаева была баснословно низкой – 5 рублей. Если бы не мороз, он точно переехал бы в Ленинград.
Всем известен Эдвард Ф. Мур, один из создателей теории автоматов. Он приехал в Ленинград на проводимый нами международный симпозиум. Разговаривать с ним можно было на любом языке. Не потому, что он знал их все, а просто потому, что никого не слушал. Он упоенно рассказывал про свои результаты, из пищи потреблял только молоко, причем утром ему нужно было австралийское, на ланч – бразильское, а на ужин – голландское. Сопровождающий его Арчил Заболотный удивлял в ресторанах официантов, заказывая молоко. Естественно, подавали Муру один и тот же сорт за отсутствием других, но невозможно было сказать ему про это. Он просто не позволял раскрыть рта, а сам поглощал молоко в немыслимых количествах.
Еще одна тема занимала его не меньше самой науки. Он был занят воссозданием генеалогического дерева. Наибольшим его достижением в этом направлении была находка могилы его прадеда. Для документирования он пригласил запечатлеть ее одного из лучших фотографов штата, который согласился выполнить заказ. Мур повез его на машине. Путь в одну сторону занял часа 3, а процесс съемок – около 10 минут. Счет оказался космическим, и Мур без обиняков поинтересовался причинами. Фотограф ответил, что он включил в счет сумму, которую мог бы заработать за время пути туда и обратно в своей мастерской.
Проявив познания в других сферах жизни, Мур распознал бюст Ленина в Доме ученых, но не остановился на достигнутом и, уверенно тыкая пальцем в бюст Горького, сказал, что это Сталин.
В весьма хорошем настроении мы погрузились в такси и поехали от Захарова к кому-то в гости. Валера взял с собой банджо и всю дорогу развлекал нас песнями из своего обширного репертуара. “Мясоедовская” довела таксиста до слез, и он отказался брать с нас деньги за проезд.
Боба Овсиевича как специалиста по организационным системам вызвали в Смольный и предложили то ли проанализировать, то ли написать какой-то документ. Ему были предоставлены обширный кабинет и секретарша. После двухчасовой работы девушка предложила отвести Бориса Львовича в буфет. Боб был поражен разнообразием ассортимента и до удивления низкой стоимостью. Когда после подкрепления секретарша спросила, что еще нужно, Боб сказал, что ему необходимо срочно доставить его сотрудника Игоря Николаевича Боголюбова, что было сделано без задержки. Можно представить, какой ущерб Боб с Гаврилой нанесли смольнинскому общепиту!
У меня есть дурацкая привычка крутить пуговицу пиджака собеседника при приватном разговоре. Дважды я по дурости использовал этот прием на одной из Гавриловских школ в Мозжинке.
Держась за пуговицу при разговоре с Егором Согомоняном, я призвал его как можно скорее представить к защите свою докторскую диссертацию, потому что он задерживает остальных диссертантов, в частности меня. Наша научная добросовестность, - обяснял я, не позволяет нам выйти на защиты раньше Егора, учитывая его широкую известность и значимость научных результатов. Мое пожелание сработало, как часы, к удивлению всех ИПУшников.
Затем я переключился на директора ИППИ АН СССР Сифорова, расспрашивая его о бытности в ЛЭТИ. Владимир Иванович долго беседовал со мной – наверное, это сработал пуговичный эффект. При этом музыка играла настолько громко, что я неожиданно переключил тему и попросил Владимира Ивановича сесть за рояль и сбацать что-нибудь в духе 30-х годов. Я понятия не имел, играет ли членкор на фортепиано, но моя просьба возымела действие, и он ублажил всех отличным исполнительским мастерством. Старая гвардия!
Для непосвященных: это название ресторана при автобусной станции города Ялта.
Там проходил банкет по поводу окончания Гавриловской школы в Карабахе, к которому мы загодя весьма тщательно подготовились. Правда, подготовка носила односторонний характер в том смысле, что было только строго расписано, кто какого вина и какой водки покупает и везет в Ялту. Идея состояла в том, что при продуманной форме (алкогольной аранжировке) содержание придет само собой как продукт импровизации. Так оно и оказалось.
Едва усевшись за стол, мы поманили руководителя джаз-банда и протянули ему две бутылки водки. Музыкант как-то застеснялся, но, увидев наши посерьезневшие лица, передумал и взял “трубку мира”.
После некоторых тостов, проскочивших в темпе буги, мы возбудили весь зал. Причина состояла в блестящем тактическом использовании известной игры “Крокодил”. Суть игры состоит в следующем. Все участники игры вносят в банк по рублю, и жюри объявляет конкурс, скажем, на самую высокую даму. Участники по сигналу приглашают дам на танец, и выигрывает тур кавалер, которому удалось пригласить самую высокую. Победитель освобождается от платы за следующий тур, когда как остальные участники вновь вносят по рублю. Следующий тур – на самую кривоногую даму, затем на самую толстую, самую плоскую и т.д., по выбору жюри. Жюри не властно изменить только условия последнего тура, когда участники сражаются за крокодила, т.е. даму, худшую во всех отношениях.
Победитель последнего тура срывает банк. Ясно, что стратегически выгодно с самого начала зафрахтовать потенциального крокодила и протанцевать с ним (вернее, с нею) весь вечер. Так и поступил мудрый Боб Овсиевич, который пригласил на первый тур иностранку этак лет 80, вызвав бурные овации сидевших за ее столом за неподдельное проявление джентльменства. Зал был абсолютно загипнотизирован происходящим, потому что (где это видано?) популярностью пользовались уродины, а не красавицы, причем при невиданно высоком уровне соперничества. В перерывах между турами продолжались тосты, так что содержание алкоголя в крови нарастало стремительно.
Пойдя по единственно правильному пути с самого начала, Боб сплоховал и уступил свою уже почти безжизненную леди Имрану Сейфулле за 5 рублей. Решение, явно спровоцированное интоксикацией. Имран и сорвал банк.
Слегка отдохнув после гимнастики танцев, компания разбилась на группы. Дима Поспелов водил всех в бар, угощая коктейлем “Огненный шар” стоимостью два рубля. Интересен был способ оплаты. Дима скатывал рубли в шарики и катил их в сторону бартендера, полагая, по-видимому, что между названием коктейля и формой оплаты должно существовать сходство.
Виля Хазацкий успешно захватил микрофон и заставил купленный заранее оркестр подыгрывать ему. Для усиления мощи оркестра я был посажен за барабаны.
Запыхавшийся Боб вдруг вытащил из-за стола Андрея Гобземиса, заявив, что ему нужна помощь в латышском. Я не слышал до того, чтобы он жаловался на свой латышский.
Вернувшийся через некоторое время Андрей рассказал, что он поработал переводчиком, когда Боб пытался навести мосты между собой и очаровательными двойняшками из Риги. Боб вернулся в Карабах на следующий полдень и на пристрастные вопросы, как ему удалось сладить с обеими красотками, не отвечал, замкнувшись. Впоследствии удалось выяснить, что он и не предполагал, что имеет дело с близнецами, объясняя “парное” видение известной особенностью алкоголя (двоится).
Как не странно, других потерь на обратном пути из Джалиты в Карабах не было. Все стоически перенесли качку и тряску троллейбуса.
Дима Поспелов раз побывал в компании, показавшейся ему интересной. Он сказал об этом даме, которая пригласила его туда. Она не возражала, но вспомнила, что случайно оказалась года два тому назад в компании физиков в Ялте, и это был самый высокий класс, какой только можно представить. Наверное, нас приняли за физиков по закону исключенного третьего – уж на лириков мы никак не были похожи.
Экскурсовод рижского турбюро был полиглотом. Он вел экскурсию на трех языках – русском, английском и немецком. Когда автобус поворачивал на следующую улицу или подъезжал к местной достопримечательности, гид пространно говорил по-русски, а затем кратко переводил сказанное на английский и немецкий. Например, после десятиминутного эссе на русском, посвященного Домскому Собору, гид декларативным голосом объявлял: “The Dome Cathedral. Was erected in 18..”, и этим перевод исчерпывался. Затем следовал подобный перевод на немецкий.
Смертельно уставший от многочасовой экскурсии очень немолодой экскурсант слабеющим голосом прервал гида и спросил: “Извините, не могли бы Вы сказать, где мы будем в 6 вечера?”, на что экскурсовод бодрым голосом ответил: “На кладбище!”.
Трудно встретить человека, который заставляет тебя начинать хохотать сразу после того, как открывается его рот. Таким человеком является Леня Вольвовский. Сейчас, говорят, он стал ортодоксом. Тем лучше для них: сочетание торы и юмора очень продуктивно.
В бытность свою аспирантом Гаврилова Леня стал правозащитником. Черные кагебешные Волги несколько раз отвозили его на 101-й километр и бросали там. Ветер, дождь, снег и стужа делали свое дело. Он все нетерпеливее готовился к переезду в теплые края.
Несколько историй, рассказанных Вольвовским.
Его знакомый был приглашен погожим летним днем на дачу приятелей. В своем лучшем костюме, с букетом цветов и коньяком он открыл калитку, но маленькая собачонка вцепилась ему в ногу и разорвала штанину. Тогда гость схватил псину за задние лапы и дал им по морде поспешившего на помощь хозяина. Рассказывая эту историю истерически хохочущей публике, Леня выдерживал паузу и добавлял, что собака – не кошка, и когтей не втягивает.
Отдыхая летом в Крыму, он зашел в одном доме в туалет. Когда в нужный момент он дернул фарфоровую ручку, висевший под потолком здоровенный бачок рухнул на него, и из него изверглось море воды. Пытаясь поднять бачок, Леня узрел на нем фирменную надпись: “The Best of Niagara”.
Толя Шипилин с Любой провожали нас после вечеринки. Толя, имеющий телесложение Портоса и двухметровый рост, чихал и кашлял, и Леня спросил его, как ему удалось так простудиться – ведь погода стоит хорошая. “Не знаю какая погода у вас там внизу, а у нас тут дует”, - парировал Толя. Рост Вольвовского – что-то порядка 160 см.
После окончания аспирантуры Вольвовский распределился в подмосковный Красногорск. Однажды в их лабораторию зашел начальник соседнего отдела, набрал номер и стал что-то кричать по телефону. Леня поинтересовался, почему он так кричит. Ему ответили, что он разговаривает с Москвой. “А что – связи с Москвой нет?” – спросил Вольвовский.
На конференцию в Киев Слава Горбатов приехал позже Боба и меня, и оргкомитет уже не работал. Но он знал, что мы должны были остановиться в гостинице “Ленинградская”, и дозвонился до нас. Я посоветовал ему добраться до гостиницы и обещал все уладить. Затем я позвонил администратору и от имени оргкомитета попросил заселить гостя, известного московского профессора Горбатова, в лучший из зарезервированных для конференции номеров. Сразу после разговора к нам в номер пришла коридорная и забрала у нас кресло, ссылаясь на то, что в соседний номер приезжает очень известный ученый.
Перед отъездом мы зашли в магазин и купили по бутылке “Горiлки з перцем”, причем Горбатов устроил скандал, что ему дали бутылку, в которой на дне всего два перца, тогда как на этикетке написано, что должно быть три.
Однажды, будучи в Киеве, мы пошли провожать Боба Овсиевича на московский поезд, он ехал на защиту своей жены, Иры Воронцовой. На поезд мы опоздали из-за ремонта вокзала, превращенного многочисленными перегородками в лабиринт Минотавра, выход из которого мы по некоторой причине не смогли быстро найти. Ознакомление с расписанием показало, что минут через 20 в Москву отправляется другой поезд, следующий из Софии. Поезд стоял на перроне, но посадки на него не было, и двери заперты. Мне удалось привлечь внимание глядящих в окна пассажиров громким скандированием болгарских слов, запас которых был ограничен, но не пуст. Этими словами были “Плиска“, “Шипка“ и “Алеша”. Это и братство наших народов сделали свое дело, и усилиями побратимов грузное тело Боба было запихано в вагон через окно.
Мы с Витей вышли из ЛЭТИ и болтали, направляясь в винный магазин на улице Чапыгина, где Вите нужно было купить бутылку шампанского – он шел в гости. Очередь была неимоверно длинна. Витя протолкался ко входу в магазин и протянул стоящему в ватнике человеку 10 рублей, попросив купить бутылку шампанского, а сдачу взять себе за услуги. Сострадательно посмотрев на Витю, рабочий человек произнес:
- Ну, бляха муха, вас, интеллигенцию, прижали...
На школе в Карабахе во время обсуждения Вадим Николаевич Рогинский вышел к доске, нарисовал прямоугольник высотой в пять сантиметров и длиной с доску и сказал:
- Мы умеем синтезировать схемы, но что делать с таким задержками – не знаем.
После Гавриловского семинара в старом здании ИАТа на Каланчевке мы пошли пообедать в кафе гостиницы “Ленинградская”. Все места были заняты, и очередь была устрашающей длины. Рогинский не растерялся и вызвал метра, которому предъявил свое КГБешное удостоверение. Немедленно был поставлен дополнительный столик, и метр доверительно нагнулся к Вадиму Николаевичу и доверительно спросил:
- Собираетесь покушать или так посидите?
На школе в Карабахе Виля Хазацкий частенько собирал публику и начинал рассказывать анекдоты. Почему-то на этот раз все анекдоты начинались со слова один. Поэтому когда он как-то вспомнил свежий анекдот, мы дружно выкликнули: “Один…” , ожидая продолжения. Но Виля был не прост. Он сказал: “Двое...”
Виля Хазацкий провел дома у Валеры Коваля в Киеве почти неделю, и Валера стал без экивоков намекать, что пора уже и честь знать. Пришлось даже одолжить деньги на обратную дорогу. Утром в день отъезда Валера ушел на работу, но, придя домой, обнаружил за столом Вилю, который опоздал на самолет.
Во время футбольного матча на озере Иссык-Куль, Слава Мараховский получил удар мячом в лицо, защищенное очками, в результате чего очки были вдребезги разбиты, а физиономия сильно кровоточила. Славу увели с поля. Через минут 20 матч закончился, и на обратном пути с поля в лагерь мы столкнулись с ним. Слава был в тех же очках! Оказалось, что у него были вторые, запасные.
В том же матче Варшавскому, стоящему на воротах, удалось отразить смертельный удар Толика Гиоргадзе, причем сделал он это не руками, а верхней штангой, чем очень гордится до сего времени.
Серьезно подготовившись к своему тосту на свадьбе дочери Лены, Слава говорил о роли семейной ячейки в обществе. В середине спича он мысленно увидел себя в роли деда и разрыдался.
Женя Бутаков стажировался полгода или более того в Бельгии и возвратился в Севастополь не без подарков. Будучи у него в гостях перед школой в Карабахе, мы живо интересовались стоимостью привезенных аппаратуры и предметов обихода. Женя не темнил и исправно называл цены. Затем мы спросили, сколько стоит в Брюсселе визит в район красных фонарей, и он ответил. Других подробностей, кроме взгляда прохожего со стороны улицы, он сообщить не мог, потому что внутрь ни разу не заходил. Мы поинтересовались причинами, и он назвал дороговизну. Мы немедленно разделили общие подарочные затраты на стоимость визита и получили в результате что-то около 50. Бутаков на наших глазах расплакался не как мальчик, а как мужчина.
Кстати, в Карабахе Женя должен был прочесть 7 или 8 двухчасовых лекций по пороговой логике. Присутствующие авторитеты в этой области в течение четырех лекций не давали ему продвинуться дальше определения пороговой функции из-за мелких некорректностей.
Было заметно, что Бутаков вот-вот расплачется.
На конференции в Новосибирске Аркадий Закревский изложил свой результат в области пороговой логики, которой он не занимался, а лишь использовал, как обычно, метод кавалерийского наскока. К тому же результат оказался неверным, на что я ему указал и посоветовал прочесть пару публикаций на эту тему. Аркаша не смутился и простодушно сказал, что ему проще получить результат, чем прочитать статью.
Было время, когда все занимались однородными структурами. Одна из контр-конференций, проведенных в Киеве академиком Пуховым, была даже названа “Неоднородные структуры”. Так вот, ни одна из конференций не обходилась без споров между Прангишвили с сотрудниками и Лазаревым с сотрудниками о приоритете в одном из результатов. Однажды Лазарев решил прекратить препирательства навечно и заявил:
- Мне надоели наши споры о приоритете. У нас в лаборатории это первым придумал Имран Суйфулла!
Как-то Женя Бутаков привез приехавшую в Севастополь Нелю Чайку в катакомбы винокомбината “Новый свет”, выбитые в известняках Аккермана. Его приятель был там директором и любителем шахмат. Выпив, он предложил сыграть пару блицев Бутакову, но тот отказался, сказав что лучше сыграть их с гостьей. Директор сначала не захотел марать оружия, но потом согласился и обещал за каждую проигранную партию приз – ящик шампанского. Неля выиграла подряд три партии, оставив хозяина с головной болью и без трех ящиков шампанского.
Бакинский аспирант Лазарева Тофик пригласил Боба Овсиевича и меня в свой номер гостиницы “Большой Урал”, где мы остановились перед школой в Хрустальной. Тофик выставил коньяк, и мы беседовали о работе. Потом хозяина номера потянуло на философию. Споря с нами по каждому поводу и без повода, он вдруг упал со стула и захрапел. Мы перенесли тело на кровать, и я распустил ему ремень. Мы уже открыли дверь, чтобы удалиться, как Боб вдруг сказал, что Тофик утром может нас не понять. Пришлось возвратиться и затянуть ремень.
Отправляя сына Филиппа в пионерский лагерь, Эрик Фирдман строго-настрого проинструктировал его, чтобы он не рассказывал политических анекдотов. В родительский день молоденькая пионервожатая, разговаривая с отцом, пожаловалась на единственный недостаток Филиппа. Он после отбоя постоянно рассказывает в спальне анекдоты до глубокой ночи, нарушая распорядок дня. Разгневанный отец погнал испуганного сына в лес, намереваясь настегать его, но Филя бежал быстрее лани, крича на ходу: “Папа, я им ничего по Понпинду не рассказывал!”
Как-то Витя позвонил мне на службу и задыхающимся голосом сказал, что я должен срочно ехать в Дом Учителя на канале Грибоедова и прочесть там лекцию о кибернетике. Других инструкций не последовало – Витя куда-то торопился. В вестибюле меня встречали, и было как-то неудобно сказать, что я не Варшавский. Времени было в обрез, и Виктор Ильич №2 поинтересовался, каков контингент слушателей. Ответ запер мое дыхание – мне сказали: “Дошкольники”. Оказалось, что речь идет о воспитателях детских садов. Пораскинув мозгами, я решил говорить о выдающемся шулере в юбке - Розе Кулешовой, тем более что совсем недавно перед этим о ее трюках подробно рассказывал Мика Бонгард. Дошкольникам лекция явно понравилась, но один из вопросов попал прямо в яблочко. Слушательница спросила меня, какое отношение имеет мой рассказ к кибернетике. Свой путаный ответ я не помню, но этот фол должен камнем лежать на Витькиной душе.
В Звенигороде мы зашли в обувной магазин. Леня Вольвовский направился к продавщице и зычным голосом спросил: “У вас обувь есть?”.
Во время школы в имении Гончаровых под Можайском Витя Варшавский привел ко мне пышную девушку, которая хотела со мной поговорить. Оказалось, что я понравился ей настолько, что она готова была разделила со мною ложе, не успев перейти на ты. Я поинтересовался, чем именно мой экстерьер привлек ее, и она простодушно ответила, что ее поразили мои американские теплые боты. Я не стал ее разочаровывать. Это были обыкновенные чешские татранки за 8 рублей пара, но только серого цвета. Что не говорите, женские критерии часто странноваты, но мы должны с этим мириться.
Внизу дома Академгородка, где живет Ольга Леонидовна Бандман, имеется огромный продуктовый магазин с двумя входами. Удобно, но беда в том, что изобилия продуктов в нем было незаметно. Стояли трехлитровые банки с огурцами (в среднем по три здоровенных огурца в каждой), коробки с частиком в томатном соусе и, что несколько неожиданно, три разновидности гранатового соуса. Местные обыватели окрестили магазин “пусто-пусто”.
Мы с Бобом Овсиевичем перевели под редакцией Варшавского книгу М.Дертоузоса (правильнее было бы писать – Дертузоса) по пороговой логике, которая вышла в издательстве “Мир”. Скоро директор Computer Science Laboratory Массачусеттского Технологического института посетил нас в составе делегации IEEE, и к его визиту мы выбили из издательства гонорар, хотя тогда международная конвенция по авторским правам еще не была подписана Союзом. Майкл был очень доволен и одарил меня подарком для моей жены Тамары. Когда она развернула его, в пакетике оказалась нитка, но не жемчуга, а кукурузы, раскрашенной разными цветами. Сам Майкл с удовольствием принимал от нас мелкие подарки и даже сказал, что мы такие же щедрые, как греки.
Майкл, по происхождению грек, одно время работал экономическим советником в Греции, где его дядя входил в правительство черных полковников. О Греции он говорил немного, но ему очень нравился такой анекдот. Запустили греческого космонавта с дублером-обезьянкой, которая выполняла команды куда лучше самого космонавта. Когда космический корабль вошел в тень земли, ему дали команду приступить к завтраку. Появившись через час в эфире, космонавт доложил, что задание выполнено. “Что ели?” – спросила Земля и получила ответ: “Обезьянку”.
Программа общения была разнообразной. В Русском музее Майкла заинтересовала скульптура Сцеволлы, отрубающего себе руку, и мы сказали, что это человек, который не хочет воевать во Вьетнаме, что сразу же им было классифицировано как шутка, тянущая на 5 лет тюрьмы. Остановившись перед Доской почета на улице Чайковского, Майкл поинтересовался, неужели у нас столько людей разыскивает полиция. В ресторане Садко, где мы дали обед в честь автора, вице-президента Мотороллы и председателя IEEE, произошла заминка. Поскольку мы говорили на английском, халдеи затребовали доллары за черную икру, которых у нас с Бобом отродясь не было (расплачивались, естественно, мы как хозяева). На следующей неделе мы неожиданно столкнулись с гостями в гостинице “Золотая долина” в новосибирском Академгородке и пригласили их в свой номер. Войдя, Майкл шепотом поинтересовался, как выключить спрятанный микрофон, чтобы спокойно поговорить. На встрече был и Марк Карповский. Прощаясь, мы спросили, у кого из нас английский лучше, и ответ Майкла разочаровал каждого из нас. Он сказал, что не заметил никакой разницы. Между прочим, микроэлектронщик Ян Наруд из Мотороллы, по нашему мнению, говорил еще хуже нас, потому что у него были поражены все звуки. Прощаясь, он каждый раз произносил одно и то же слово, которое мы никак не могли декодировать – звучало как сюлэ. Только спустя много лет я понял, что он говорил “See you later”.
Дима Поспелов, Виля Хазацкий и я поехали электричкой с турбазы “Хрустальная” под Свердловском в город с намерением посетить кабак. Зайдя в ресторан под названием “Ермак Тимофеевич”, мы неожиданно обнаружили, что наша общая касса составляет лишь 14 рублей. Мы сразу поставили в известность об этом официантку, но не смутили ее этим. Она спросила, что мы будем пить, и мы скромно заказали по 250 граммов водки, причем различных сортов – знай наших, попросив принести также самой дешевой закуски. Через полчаса, когда со всем было уже покончено, официантка подошла и, к нашему удивлению, сказала, что может подать еще по 100 граммов, что привело нас в радостное состояние. Она притащила даже большой поднос с сыром, и когда мы еще раз напомнили о нашем скудном бюджете, улыбнулась и сказала, что это – за ее счет. Довольные, мы предались разговорам.
Потом Виля загадочно исчез, а мы с Димой вышли на улицу и обратились к оказавшейся рядом девушке по имени Тася, с которой я пообщался до того во время танцев, с просьбой показать, где вокзал. Она спросила, куда нам надо, и испугала сообщением, что электрички уже не ходят – поздно. Был страшный холод, и мы покорно попросили Тасю устроить нас на ночлег. Она не растерялась, привела нас в детский садик, где работала воспитательницей, расставила и застелила малюсенькие детские раскладушки. Как сейчас помню, на раскладушках крупными буквами были написаны имена детей – Андрюша, Настя и т.д.
Как мы могли отблагодарить нашу спасительницу? Мы пригласили Тасю с подругой на заключительный банкет в “Хрустальную”.
Хазацкий потом разъяснил свое исчезновение тем, что пошел проводить даму. Она предложила выпить чашечку кофе, но подъезд украшала вывеска “Комитет государственной безопасности”. Виля предпочел смыться, благодаря чему успел на последнюю электричку.
Виктор Перчук на второй Гавриловской школе в Комарово с гордостью продемонстрировал свой отчет по корабельным булевым функциям. Формулы в отчете были весьма аккуратно вписаны, но роль амперсантов (&) исполняли скрипичные ключи.
Чтобы выбить квартиру Гере Адельсону-Вельскому, институт выдвинул его кандидатом в член-корреспонденты АН СССР. Когда список кандидатов был напечатан газетой “Известия”, этот документ стал квинт-эссенцией ходатайства в Исполком Моссовета. Квартиру дали, после чего кандидатура была немедленно снята.
Катастрофа – это когда ВАК направляет диссертацию на повторную защиту. Так эта уважающая себя организация поступила с Герой Адельсоном-Вельским, видимо, как с дважды евреем Советского Союза (их в истории было два, первый – Левин-Коган из ленинградского “Зенита”). Перезащита была назначена в ЛЭТИ, и мы провели солидную артиллерийскую подготовку, переговорив с ректором профессором Вавиловым и ведущими членами ученого совета. Описав заслуги Геры перед отечеством в области науки и компьютерных шахмат (он был одним из активнейших участников создания программы, выигравшей тогда чемпионат мира), мы просили всех быть как можно мягче, потому он - персона абсолютно беззащитная. Двухчасовая процедура полностью подтвердила этот тезис, но Геру защитили. Значительно дольше продолжался банкет – с 12 пополудни до 12 ночи. Он происходил в только что открывшемся ресторане “Дворца молодежи”. Володя Арлазаров убедительно просил меня помочь Гере с оформлением документов и особенно стенограммы. Я не вел никаких записей, но вынужден был согласиться. Утром следующего дня раздался телефонный звонок из Москвы, и Володя извиняющимся голосом сказал, что они увезли Геру домой, и просил меня сделать все самостоятельно. “Все равно от Геры мало толку”, - добавил он. Пришлось потратить кучу времени на это кропотливое дело.
Гаврила Боголюбов, большой любитель слалома, и Большой Крокодил (Валера Песчанский), предпочитающий равнинные лыжи, поехали на Гавриловский симпозиум в Бакуриани. Оттуда мы получили от них письмо, написанное грузинскими буквами. Зная некоторые из них исключительно по винным наклейкам, мы сначала не могли прочесть его, но потом подпись (Гаврила и Крокодил) послужили ключом к декодированию. Важная информация содержалась во фразе “Вчера я чуть не сломал ногу о палку члена-корреспондента”, которую следовало понимать в том смысле, что Гаврила столкнулся на склоне с Михаилом Александровичем, который также был любителем горнолыжного спорта. Менее важная информация состояла в том, что некоторые любители лыж пашут склон на равнинных лыжах с криком: “Без поворота!”
Хотя истинные причины любви науке неизвестны, можно утверждать, что женщину можно полюбить уже за какое-нибудь одно достоинство. Такой женщиной (имеющей к тому же массу других) является Ира Сперанская, которая рассказала следующий “потрясный” анекдот.
За 10 минут до открытия винного отдела перед дверьми гастронома появляется скрюченная фигура алкоголика. Он дрожит от холода и страдает, но в магазин зайти не решается. Наконец, за 2 минуты до открытия отдела он занимает очередь к кассе, с боем кремлевских курантов ровно в 11 начинает выковыривать рубли и монетки из ладони скрюченными от холода пальцами и называет цену: 2,87. На вопрос кассирши – в какой отдел, он несуразно двигает кистями рук и отвечает с издевкой – в кондитерский!
Профессор Летов председательствовал на кандидатской защите Нины Абрамовой в ИПУ. Нинуля слегка потеряла контроль над собой во время ответов на вопросы, и Диме Поспелову как оппоненту пришлось объяснить, что к чему. Как всегда, сделал он это блестяще, и сдержанный Летов сказал: “Спасибо, Дмитрий Александрович, за то, что вы так толково все нам объяснили”. Редкий оппонент!
Встретились толстый и тонкий, бывшие одноклассники. Толстый пригласил своего друга в ресторан, но тот отказался, предложив купить водки с закуской и посидеть у него. Комната в коммуналке, похожая на пенал, представляла собой мрачное зрелище. Грязно, незастеленная койка, разбросанные повсюду книги и вещи, пустой холодильник, хвост селедки на столе. Выпили. Толстый вспоминал, что тонкий считался самым умным в классе, и зная, что он стал отличным инженером, предложил ему переехать в Москву, где у Толстого отличные связи. Тонкий отказался. Толстый продолжал уговоры за выпивкой. Исчерпав все аргументы, он заявил, что в таком бардаке жить вообще нельзя, и указывая на медный таз, висевший на стенке, спросил: “Какого черта ты повесил этот долбанный медный таз? “Это не таз”, - ответил тонкий. – “Это говорящие часы”. “Какие часы?” - все больше раздражаясь, спросил толстый. “А вот подойти к ним и стукни кулаком пару раз” – предложил тонкий. Раздался колокольный звон, и из соседней комнаты кто-то громко прокричал: “Дайте покою, гады, уже час ночи!”
На школе по однородным структурам в Рязани нас повезли откушать в ресторан перед поездкой в село Константиновское, родину Сергея Есенина. Чтобы морально подготовиться к встрече с поэтом, мы заказали пару бутылок водки. Я расплатился, и когда мы спустились вниз по лестнице, Дима Поспелов что-то подсчитал про себя и послал Захарова затребовать назад 10 рублей. Валера возвратился, сказав, что он отспорил их без труда. Тогда Дима предложил ему повторить процедуру. Валера принес еще десятку, сказав, что на этот раз выполнить миссию было тяжелее. Деньги очень пригодились нам после экскурсии в музей Есенина, когда мы к вечеру оказались в другом, шикарном, но абсолютно нетопленом ресторане.
Приятель Саши Таубина Виктор Победнов по кличке Дуся защищался в Северо-Западном заочном политехническом институте, где он работал на кафедре профессора Николаева. Оппонентами были Д.А. и я, никогда до этого не работавшие в паре. Я встретил Диму на Московском вокзале и привез его на кафедру, где нас встретил Николаев, немедленно вытащивший выпивку. Закуска тут же перекочевала с верхних крышек шкафов на стол. Обстановка на защите сложилась сложная, потому что у членов совета, видимо, были трения с Николаевым. Надо ли говорить, что мы, достаточно разгоряченные, бросились в бой с открытыми забралами. И победили.
Последняя для меня Гавриловская школа проходила в Кишиневе. Нас куда-то повезли пообедать, после чего Д.А. расставил нас полукругом на площадке перед рестораном, пустил по кругу два больших жбана с вином и произнес пространный тост, который он закончил перечислением бывших школьников, пребывающих с некоторого времени за границей. Затем он почему-то предоставил слово мне. Пришлось ехать.
Д.А. (Поспелов) позвонил по телефону и просил Варшавского и меня на следующий день явиться в Москву на заседание редакции журнала “Известия АН ССР. Техническая кибернетика”.
Мы прибыли в дом Союза советских писателей, бессмысленно посидели на заседании и перешли в банкетный зал, в более знакомую стихию. Когда банкет закончился, мы за стойкой поинтересовались у Димы, для чего он нас вызвал. Хлопнув по лбу, он сказал, что нашей задачей было ближе свести двух академиков - Гермогена Сергеевича Поспелова, главного редактора журнала, и Станислава Васильевича Емельянова, его заместителя. Но Емельянов к этому времени уже ушел.
Образование не всегда помогает работе. Пример. Военпред принимал систему для подводных лодок (не скажу какую), а Варшавскому было получено протоколировать показания приборов. Заметив несоответствующие ТУ замеры, военпред говорил ему, к примеру, так: “28 и 7 десятых. Округли!”. Витя записывал: 29. После завершения трудоемкого процесса оказалось, что военпред хотел, чтобы неверные показания были обведены кружками.
После подачи рационализаторского предложения, предлагавшего заменить дорогостоящую систему навигации для подводных лодок скромным электромеханическим счетным устройством, Варшавский был сослан в Севастополь ответственным сдатчиком этой самой системы. Когда объект был сдан, он не мог вылететь из Севастополя – не было денег на обратную дорогу. После нескольких безрезультатных запросов Витя отбил следующую телеграмму: “Ленинград тчк Вектор зпт Грибову [адрес НИИ] тчк Обещанные 500 Богданов [главбух] не высылает тчк Выхожу пешком тчк Прошу подтвердить оплату командировочных время пути тчк Варшавский”. Телеграфный перевод прислали немедленно.
Поспелов, Варшавский и я отобедали в ресторане “Москва”, где под водку давали удивительно вкусный борщок, и отправились к Диме на семинар в ВЦ. Витя в самом начале доклада вышел к доске, чтобы задать докладчику вопрос, что-то начертал мелом, присел на корточки и остался в этой позиции до конца семинара.
Варшавский участвовал в телепередаче и рассказал что-то связанное с кибернетикой. Ведущая задала вопрос, на который Витя ответил аллегорически. По библии, сказал он, апостолы просили Иисуса рассказать о жизни небесной, на что он ответил: “В жизни мирской разобраться не можете, а спрашиваете о жизни небесной”. После этого Варшавского как носителя чуждой идеологии долго не приглашали участвовать в передачах.
Через несколько дней после возвращения Варшавского из командировки в Севастополь раздался телефонный звонок, и женский голос назначил свидание у станции метро. В означенное время Витя стоял там с букетом цветов, ожидая появления девушки, с которой он провел некоторое время в Севастополе. Но появилась не она, а автор розыгрыша - Витина жена Алевтина.
Боб Овсиевич, Гаврила Боголюбов и я приехали в Ужгород на конференцию поздно ночью, и дежуривший член оргкомитета сказал, что поселит нас за городом, потому что в гостиницу “Интурист” поселяют только китов. Я немедленно разбудил по телефону Наума Айзенберга и сказал ему, еще не очнувшемуся от сна: “Это мы. Скажи, что мы – киты”. Не уверен, что Наум понял, с кем говорит, но он подтвердил, что мы киты, и нас поселили.
Известный юморист Феликс Кривин многократно использовал голодание для поправки своего здоровья. Он утверждал, что самое трудное – это первые два-три дня голодовки. Правда, один раз он был вынужден прекратить голодание на пятый день, потому что его преследовал запах, исходивший из лежащей в холодильнике неоткрытой коробки шпрот.
Не являясь большим знатоком “в области балету”, могу сказать, что отличительной чертой современного балета, в отличие от классического, является нахождение по крайней мере одного танцора или танцовщицы в партере (борцовский термин), т.е. на полу. Я затрудняюсь объяснить эту тенденцию, но могу претендовать на признание моих балетмейстерских заслуг. Много лет тому назад, танцуя с Еленой Ивановной Пийль, я исполнил свой коронный прием с возложением партнерши чуть выше уровня пола, но не удержал ее. Больше со мной Пийль не танцевала.
Наум Айзенберг защитил докторскую, которая на несколько лет застряла в ВАКе. Наконец, назначили перезащиту в ЛЭТИ. Наум повел себя странновато, посвятив большую часть своего доклада цитированию мест из книжки, которую он прочел накануне. Тем не менее, голосование было успешным. Не ясно было только, где будет банкет. Мы назвали ему несколько ресторанов, но в результате Наум позвонил Вите Варшавскому и сказал, что ему будет удобнее провести банкет в Витиной квартире и что вино он привез с собой.
Кто в Питере не знает Большой дом на Литейном (здание, в котором находилось Управление комитета государственной безопасности по Ленинграду и Ленинградской области)? Витя Варшавский один раз опаздывал на работу и взял такси. Нужно было повернуть с Литейного на Чайковского. Но счетчик в этот момент показал сумму, равную имеющейся в кармане, и Витя попросил шофера притормозить у входа в Большой дом. Чтобы избежать чаевых (по причине отсутствия этой статьи расходов), он многозначительно сказал шоферу, что ему хочется зайти перекусить в буфет на втором этаже. “Там его и сроду не было, - раздраженно заявил шофер. – Он на третьем этаже!”.
Когда мы с Борей Овсиевичем стояли у Толи Гиоргадзе на квартире, будучи в длительной командировке в Тбилиси, Толины друзья предложили познакомить Боба с целительницей Джуной на предмет восстановления волосяного покрова на голове. Школьников, в отличие от Боба, его облысение волновало, что выразилось в появление шаржа на него, блестяще исполненного Толиком, с подписью
Пред вами Овсиевич Боб –
От школы к школе больше лоб.
Джуна тогда еще не была широко известна и не лечила Брежнева от западания челюсти во время бессмысленных спичей. Поэтому в ответ на предложение Боб сказал, что если Джуне удастся вырастить хотя бы пару волосков на его кожаном портфеле, то он согласен предоставить свой скальп.
Вскоре я стал замечать активное выпадение волос в теменной области моей собственной головы. Как сейчас помню, Дима Поспелов затащил меня в один из московских салонов (в Питере они еще не появились). Парикмахерша спросила меня, какую стрижку я предпочитаю, и я сказал, что хочу, чтобы она меня постригла под дурака. Она попросила объяснить, что это значит, и я объяснил, что хочу постричься очень коротко, но не наголо. “У нас такая прическа называется спортивная”, - сказала девушка. Она усердно принялась за дело, и тут я попросил ее быть осторожнее в области темени. “Там у меня намечается лысина”, - уточнил я, на что она решительно возразила с профессиональным пафосом: “Молодой человек, у вас никогда не будет лысины”. “А что же у меня будет?” - засомневался я, на что она без задержки выпалила: “Плешь!” До сих пор не понимаю разницы.
Был свидетелем приземления авиетки Руста на Красной площади.
Повальное увлечение тематикой однородных структур, поразившее в 70-е годы теорию автоматов и ее приложения, вызвало запоздалую реакцию изоляционистов. Академик АН УССР Г.Е.Пухов даже организовал всесоюзную конференцию “Неоднородные структуры”.
А лауреат закрытой Ленинской премии Э.В.Евреинов, чьи книги изобилуют небывалым числом ахронимов, пытался отпочковаться от термина однородные структуры в пользу термина вычислительные среды. Однажды на конференции в Уфе он громогласно заявил: “Вычислительные среды – не за горами!”
МАГ однажды рассказал, что получил письмо из-за границы на русском языке, адресованное “члену коореспондента Академии наук СССР М.А.Гаврилову”. Было удивительно слышать из уст МАГа такое откровение, потому что он не приемлел шуток с сексуальным акцентом. Пример. На школе в Плявинясе мы слепили из снега метровый фаллос без фигового листка (фиги не фига не растут в Латвии, особенно зимой), используя натуралистическую модель, восходящую скорее к древнеегипетским мотивам или романтическому соцреализму Мухиной (я имею в виду шедевр, воздвигнутый перед входом на ВДНХ), нежели грекороманской классике. МАГ, гуляя со своей очаровательной женой Натальей Николаевной, вплотную подошел к изваенной нами модели рабочего, страдающего без крестьянки, и спросил, что это такое. Наталья Николаевна нежно взяла его под ручку и увела, сказав: “Миша, я объясню это тебе позже!”.
Румынский академик Моисил, организуя международную конференцию по теории автоматов, разослал предполагаемым участникам меморандум под названием “круговое письмо”. Имелось в виду циркулярное письмо.
МАГ организовал в Москве какое-то СЭВовское оргмероприятие (СЭВ - Совет Экономической Взаимопомощи, организованный социалистическими странами), закончившееся банкетом в Суздале, куда нас повезли на автобусе. Еда была хороша, но под водку подали деревянные чарки, что нарушило привычный стереотип. Пока МАГ произносил зачинающий тост, мы успели выпить 5 или 6 чарок. Это благотворно подействовало на наше и без того оптимистическое настроение. Но не на всех. На обратном пути Валя Казаков разместил свое бренное тело на ступеньках выходной двери автобуса, превратив занимаемое пространство в персональный туалет. Валя напоминал льва центральной композиции “Главного каскада” Петергофа. Самсон ему в данной ситуации был не нужен.